Когда тигр спустился с горы - [21]

– А сама-то она где? – перебила Хо Тхи Тхао, а женщина покачала головой.

– Ушла записываться на экзамены в Зал жестокого нефрита, – голос женщины дрогнул. Чем сильнее злилась Хо Тхи Тхао, тем труднее ей было сохранять человеческий облик. Она становилась крупнее и мощнее, ее речь напоминала скорее рычание, чем слова.

– И не оставила мне ничего съестного? И не удосужилась разбудить меня, чтобы я ее проводила?

В ответ женщина лишь застонала, и этот стон так раздосадовал Хо Тхи Тхао, что она убила незнакомку одним ударом, сломав ей шею и положив конец мерзкому звуку.

Она должна была стать завтраком, но Хо Тхи Тхао свирепо зарычала: есть она стала бы, только если бы Дьеу покормила ее с рук, а Дьеу нигде поблизости не было. В ярости переступив через лежащую у ее ног женщину, Хо Тхи Тхао вышла в город, искать свою жену.

Глава 10

Тии дрожали, но не только от холода. Они не давали костру угаснуть, подбрасывая дров в огонь, но чем дольше шла ночь, тем меньше от него было толку. Тии подобрались к костру так близко, как только осмелились, Сыюй прижалась к ним и придвинула к себе с другой стороны Баосо.

Синь Лоан холодно улыбалась.

– Тебя пугает мысль о том, что голодная тигрица могла совершить в большом городе, каким тогда был Аньфи? – спросила она. – Ты думаешь обо всех людях, которых она могла убить?

– Да, – кивнули Тии. Их учили, что там, где нельзя опереться на мастерство и пытливость, сослужить хорошую службу может честность. – Хо Тхи Тхао рассердилась и обиделась. Аньфи был крупнейшим городом тех времен, где она не могла бы пройти и пяти шагов, чтобы не встретить еще кого-нибудь и не причинить ему вред.

Синь Кам покачала головой.

– Нет, она не обиделась, точнее, не только обиделась. Ее сердце было разбито.

– И она намеревалась выместить злобу на каждом человеке, который попадется на ее пути? – возмущенно воскликнула Сыюй. – Это же кошмар!

– А что сделала ты, когда в прошлый раз тебе разбили сердце? – проницательно осведомилась Синь Кам.

– Разоралась! Записалась во все дальние дозорные поездки, куда только могла, и изводила в этих поездках своих напарников. Вычесывала Пылук до тех пор, пока шерсти не набралось на валяный тулупчик для моей маленькой сестренки. Но людей я не убивала.

– Но тебе, возможно, хотелось? – спросила Синь Кам голосом, в котором сквозила убежденность.

Сыюй медлила, Тии зачарованно ждали.

– Она порвала со мной и приняла назначение в Ингруск, даже не дав мне объясниться, – наконец сказала Сыюй. – Пожалуй, хотелось.

– Но ты не стала бы, – подхватила Синь Кам. – И я тоже. И Хо Тхи Тхао, вероятно, тоже этого не сделала.

– Сделала, – сухо вмешалась Синь Лоан. – Конечно же.

– Справедливости ради, сестра, вряд ли она так поступила, – возразила Синь Хоа. – Иначе ее череп до сих пор висел бы над воротами в Ань. Она не стала.

– Стала, конечно, – заявила Синь Лоан и устремила немигающий взгляд на Тии. – Служитель, постарайся записать эту историю так, как ее рассказала я, а не мои юные и глупые сестрицы.

Тии кивнули, потому что для этого и существовали сноски. Они глубоко вздохнули, глядя, как заклубился на фоне костра пар их дыхания. От усталости их трясло, глаза обильно слезились.

– Мне продолжать? – спросили они.

Синь Хоа снова уснула, Синь Кам горячо закивала, а Синь Лоан после длительной паузы выразила согласие взмахом широкой ладони.

После всего случившегося Дьеу осталось только готовиться к экзаменам. Теперь, прибыв в столицу, она как никогда приблизилась к имперским ученым, ранга которых надеялась достичь. Двоих из этих ученых она увидела на улице: они ехали под навесом запряженных волами повозок, и когда их сопровождающие сошлись, поднялся невероятный крик. Никто не кричал громче самих почтенных ученых, одетых в красные халаты с черной подкладкой, которые имели право носить только они, и размахивающих длинными рукавами, как возмущенные петухи.

Они поразили Дьеу удивительным сходством с петухами, готовностью драться насмерть за горстку червяков или право первым проехать по улице. Дьеу попыталась представить, как выглядела бы в красном она сама, как вопила бы на всю улицу, и не смогла, а может, и не захотела.

Наконец достигнув Зала жестокого нефрита, Дьеу чувствовала себя так, будто входила в логово тигра, и от ее внимания не ускользнуло, что даже в логово тигра она вошла, не испытав такого острого страха и тревоги.

«Ради этого я и создана», – думала Дьеу, отгоняя мысли о петухах и тиграх.

Она вошла в зал последним из соискателей. Еще один поворот водяных часов – и дверь закрылась бы перед ней, чтобы открыться вновь лишь через четыре года.

У дверей ее встретил мужчина с осунувшимся лицом, в темно-оранжевом халате экзаменатора, окинувший ее дорожную одежду и не самый опрятный вид взглядом осторожного, не слишком старательно скрытого пренебрежения. Ее нефритовую табличку он тщательно изучил через сложенные стопкой линзы и, как показалось Дьеу, был разочарован, убедившись, что она подлинная. Причин прогонять ее, спустив ждущих рядом собак, у него не нашлось, и он вернул ей табличку и задал три вопроса, на которые полагалось ответить каждому ученому, входящему в зал.