Когда струится бархат - [12]

Дозорный с громадной пятнистой собакой, бесшумно идущей рядом на привязи, поднялся на стену и приветствовал Адама. Тот ответил на приветствие, восхищаясь с безопасного расстояния ужасными на вид клыками пса, затем двинулся вдоль зубчатой стены замка.

Еще один дозорный в накидке с капюшоном стоял, прислонившись к одному из зубцов стены, лицо было скрыто тенью. Обратив внимание, что человек не приветствовал его, Адам удивленно замер и сделал шаг назад. Комендант крепости Равенстоу ревностно поддерживал надлежащую дисциплину среди стражников и не спускал небрежного отношения к службе.

— Не зевай на посту, солдат! — резко обратился Адам к дозорному. Человек вздрогнул, словно вырванный из объятий сна, обернулся на звук, и тут только Адам понял, что это вовсе не стражник. — Почему ты здесь? — сердито спросил он, почти не пытаясь скрыть раздражение оттого, что даже глубокой ночью, на высокой стене замка никуда от нее не деться. Хельвен смотрела на него округлившимися от удивления глазами. В темноте, чуть озаренной отблесками звезд, четко виднелись белки ее глаз.

— Я пришла сюда поразмышлять, — еле слышно отозвалась женщина. — Здесь такой простор, и мыслям свободно, не то что среди стен. — Пристально глядя на него, Хельвен склонила голову набок. — А ты почему здесь?

— Я искал одиночества, — хрипло отозвался Адам, тут же мысленно выругав себя за поспешность. — Извини, я снова говорю, как невежа.

Даже в темноте Адам почувствовал, что Хельвен улыбается.

— Именно так.

— Просто… у меня был кошмарный сон, и оруженосец поднял переполох. — Адам опустил взгляд. — Не помню, что мне снилось, и не хочу вспоминать. — Он вздрогнул, и от одной мысли о кошмаре по спине побежали мурашки.

— Но это всего лишь сон. — Женщина повернулась, опуская капюшон плаща и открывая лицо слабому серебристому свету месяца.

Адам проглотил подступивший к горлу комок. Распущенные волосы Хельвен свободно рассыпались по плечам. Он не видел ее такой с самого дня ее свадьбы. Как она прекрасна. Казалось, не только тело, но даже мозг Адама заливала тупая ноющая боль.

— Я знаю, как тяжело ты страдаешь по Ральфу, — трудом выговорил он.

Хельвен чуть приподняла брови.

— Ральф! — с издевкой выдохнула она. — Господи Иисусе, я долгие годы страдала, но не по нему. — Хельвен метнула в сторону Адама быстрый взгляд. — Я должна была заполучить его любой ценой. Ты разве знаешь, каково женщине, когда в ней все горит? Вряд ли можешь себе вообразить. Да, тогда во мне все горело огнем. В этом огне сгорела и я сама. Но Ральф оставил мне лишь остывшую золу. — Она зябко потерла руки под теплой, подбитой кроличьим мехом, накидкой.

Адам слишком хорошо знал чувство, когда словно сгораешь огнем, мог только смотреть на Хельвен, не говоря ни слова, охваченный жаром и не смеющий прикоснуться.

— Хельвен, я…

— Нет, только не надо соболезновать, — она горько засмеялась. — Этого я точно не вынесу, да и к тому же это тебе не к лицу. — Она положила ладонь ему на рукав и тяжело вздохнула. — Послушай, Адам, я понимаю, сейчас очень поздно, ты пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве, но есть одна проблема, остро меня тревожащая, и мне нужно с кем-то поговорить.

Адам прикусил губу, первым желанием было отказаться от разговора и укрыться в безопасной, хотя и неуютной для спокойного сна постели, которую он недавно покинул. Но так и не решился сделать этот шаг. На него смотрели нежные глаза Хельвен, умоляющие о согласии. К тому же ее рука крепко держала его за рукав. Адам опустил взгляд на руку Хельвен, изящную, с длинными пальцами, с двумя кольцами витого золота на безымянном пальце.

— Ну разве я могу отказаться? — усмешка вышла кривой, а ответа на вопрос не было у него самого.

* * *

Вино, наливаемое Хельвен, с мелодичным звуком падало в два граненных стеклянных кубка. Свечи, зажженные от большого ночного канделябра, отражались в бронзовом кувшине с ручкой в виде головы дракона со свирепой мордой, украшенной гранатовыми глазами и извивающимся языком между остро заточенными клыками. Возле жаровни стоял станок для вышивания. Адам снова и снова рассматривал четко намеченный рисунок, представляющий собой кайму мужской туники с вышитыми золотыми нитями на темном бархате лежащими леопардами. Адам решил, судя по стилю, что это работа леди Джудит. Хельвен никогда не хватало терпения на что-нибудь, кроме самых простых вышивок.

— Новый костюм папы для визитов к королю, — Хельвен подала Адаму кубок с вином. — Скоро он ему понадобится, если не ошибаюсь?

— В том смысле, что все влиятельные дворяне будут приглашены для присяги Матильде? Да, это так.

— Незадолго до гибели Ральф говорил о чем-то подобном, — задумчиво проговорила Хельвен, — что нашей королевой будет Матильда.

Адам отхлебнул вина и опустил кубок.

— Это стало ясно, как только Генрих вызвал ее из Германии.

Хельвен водила пальцем по узорам на кубке и сквозь прикрытые ресницы посматривала на гостя оценивающим взглядом, без намека на кокетство.

— Нет. Дело не только в этом. Ральф что-то определенно знал, и это его сильно тревожило. Я просила поделиться со мной, но он только смеялся, говорил, что ничего серьезного нет, взъерошивал волосы, как собачке. А потом уехал навстречу смерти. — Хельвен слегка прикусила губу, словно раздумывая, стоит ли рассказывать дальше, затем решительно выдохнула: — Когда мы готовились к похоронному обряду, я зачем-то полезла в наш сундук с деньгами. Ключи всегда были у Ральфа, он меня и близко не подпускал к этому. Вот и вышло, что до самой его смерти у меня не было ни малейшего понятия, насколько мы, оказывается, были богаты. Чересчур богаты для своего положения. Я знаю, большую прибыль давали лошади, но никак не столько, сколько я обнаружила в сундуке.