Когда сорваны маски - [55]

Она оставила адрес и телефон. Я посмотрел карту – до дома Грипа было не более часа езды. Звонить ему я не собирался: гораздо действеннее заявиться в гости неожиданно. И это первое, что я собирался сделать на следующее утро.

Кроме того, Юнна переслала мне документ, который составила из афиш, рекламных проспектов, плакатов и вывесок, представлявших продукцию принадлежавших Бьёркенстамам магазинов и предприятий. В какие только отрасли не протянуло свои щупальца предприимчивое семейство! Их логотип показался мне знакомым. Без сомнения, я видел его раньше, хотя и не обращал внимания. С другой стороны, не в этом ли главное достоинство рекламы: воздействовать на покупателя незаметно.

На первом рекламном снимке мамаша сидела на стуле с мальчиком на руках, папа стоял за ее спиной, положив руки ей на плечи. Я сразу узнал молодого Эдварда и Вивеку. Их сын Якоб выглядел уменьшенной копией отца.

Он рос от снимка к снимку, и вот уже стоял рядом с матерью. Папа все также возвышался над ними сзади. Теперь на коленях Вивеки сидела собака, джек-рассел-терьер, но совершенно непохожий на Отто, который лизал мне руки.

Потом на фотографиях появилась Агнета. Теперь она занимала стул, над которым стояли Эдвард, Якоб и Вивека, с собакой на руках. На коленях Агнета держала малыша.

В то время она еще носила длинные волосы.

Снимки сопровождались короткими текстами о важности семьи и приоритете традиционных ценностей. Сразу бросалось в глаза, что теперь лицом рекламной кампании сделалась Агнета – с ее впечатляющим декольте, приоткрытыми губами и страстным взглядом сквозь камеру.

Наконец, на последней фотографии сидела Вивека Бьёркенстам, с терьером на коленях, в центре полукруга, который образовывали сын, муж, внук и невестка. Все улыбались, но как-то безрадостно. Теперь у Агнеты была короткая стрижка. Вероятно, это фотограф попросил ее расстегнуть на блузке еще одну пуговицу.

Сын Карл скорее походил на мать, чем на отца. Мальчик был одет в белые шорты и курточку с короткими рукавами. В руке он держал ракетку.

Самым счастливым на снимке казался пес. Теперь, похоже, тот самый Отто.

Репортер деловой газеты утверждал, что состояние Бьёркенстамов оценивается в тринадцать миллиардов и что им принадлежит три четверти всех магазинов низких цен по стране. Статья была написана несколько лет назад, и о русских аферах Бьёркенстама в ней не упоминалось.

Обозреватель отдела экономики утренней газеты писал о Якобе Бьёркенстаме как о звездном везунчике, который добывает инвестиции исключительно благодаря личному обаянию и ни черта не смыслит в бизнесе. Будто бы папе неоднократно приходилось выручать его из разных передряг, и это обошлось ему недешево.

Этой статье тоже было уже много лет.

Наконец, автор совсем свежего репортажа сообщал о регистрации Бьёркенстама в Монако и намекал о его связях с русскими олигархами.

Как будто одно объясняло другое.

Я уже вовсю ощущал действие кальвадоса и не мог вспомнить, когда ел в последний раз. Похоже, пришло время спуститься в ресторан и поискать в холодильнике чего-нибудь съестного.

Арне говорил, что в состоянии защитить себя сам, однако он мог стать легкой добычей тех, кто устроил нам такую жизнь в последние несколько дней.

Или это я сам ее устроил?

Или скорее Эмма – в ту ночь, когда прибежала к моему дому искать защиты?

Я принес из ресторана бутерброды с курятиной и крепкого пива.

Письма Юнны я переслал Арне, Эве Монссон и бывшему редактору отдела новостей Ларсу Берглунду. Потом обыскал холодильник в надежде, что там завалялась хотя бы одна из самокруток Кристера Юнсона. Но лоток, где когда-то хранился его пластиковый пакет, был пуст, как и несколько дней назад.

В этот момент зазвонил телефон.

– Кое-кто хочет поговорить с тобой, – сказал Арне и передал трубку.

– Привет, – послышался детский голос. – Это я, Эмма.

Я вздрогнул от неожиданности.

– Привет, Эмма, рад тебя слышать.

– Я только хотела пожелать тебе спокойной ночи, – сказала Эмма. – А теперь я передаю трубку Арне.

– Вот все, чего мне пока удалось добиться, – скромно подвел итог Арне.

– Я бы назвал это большим прогрессом, – возразил я.

Но Арне тут же перевел разговор на другую тему:

– Ты уверен, что мотоциклист разбился насмерть?

– Абсолютно.

– И тебя точно никто не видел?

– Как будто так, – вздохнул я. – Я ехал через поселок, они за мной. Когда случилась авария, на дороге я никого не видел. Но это ведь вовсе не означает, что никто не видел меня, так?

Эммино пожелание спокойной ночи согрело мне сердце, но в голове все еще отдавался визг автомобильных шин и рев мотора, страшный скрежещущий звук и глухой удар об асфальт тела мотоциклиста. Оно стояло у меня перед глазами – с неестественно вывернутой шеей, и я просыпался среди ночи от собственного крика.

Я и сам был как безмолвный крик.

Маме было все тяжелее и тяжелее сводить концы с концами. Случайные подработки не приносили достаточно денег, и она все чаще засиживалась с добряком-соседом. Дочери говорила, что они просто беседовали, но возвращалась от него пьяная в дым.

И только сыну добряка-соседа удалось однажды поднять ей настроение.

– Он поможет нам восстановить справедливость, – сказала она дочери.