Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей - [54]

Однако у нас нет никакого шанса выйти атлетами после обучения!

Студенческие племена на территории США располагаются с роскошью. У них есть свои правила, свое независимое правительство, они имеют право на инициативы, на них возложены спортивные обязанности. Кто-то написал об американских студентах, что у них милые простодушные физиономии и добрые коровьи глаза. Американские студенты живут стадами на тучных пастбищах; французские студенты как будто живут обособленно или в кратковременных скоплениях, созданных дружбой; здесь никаких тучных пастбищ, одна лишь атмосфера аудиторий посреди сурового города. Я хожу вокруг этого вопроса, так и сяк кручу проблему. Меня привлекает патетика жизни и опасности; и гораздо меньше – самоуверенность балованных папенькиных сынков, жирных, умытых, завитых. Я думаю: они лишены мощной подпитки – трудностей. Но в то же время я прекрасно вижу, что учиться значит учиться (носом в книги, с ясным сознанием, полным желудком, в теплой комнате). И что, возможно, всему свое время. Когда сажают фасоль, не принято класть сверху булыжник, чтобы помешать ей пустить прямой росток.

Американские университеты, большие зажиточные племена, расположившиеся среди зелени с безразличием к обстоятельствам, которое внушает этот распространенный повсюду готический стиль, довольно точно символизируют тип идеального, райского, почти умозрительного существования. Рай в начале жизни, в конце которой наступит Ад. Мимолетное райское место, где счастье было бы возможно, если бы у мальчиков и девочек, как у всех прочих, не было в душе этой неопределенности. Большего не надо, чтобы ввергнуть человека в страдания или тревогу.

В Принстонском университете я сделал два доклада об архитектуре и градостроительстве и провел «семинар», беседу со студентами под предлогом корректировки планов виллы. Архитектуру здесь преподает господин Лабатю, толковый и восприимчивый француз. Однако в Принстоне, так же как в Колумбийском, Гарвардском, Йельском и Массачусетском университетах и везде в других местах дух нового времени вовсе не похож на шквальный ветер. Одно объясняет другое. Если манхэттенские и чикагские небоскребы по самой своей сути парадоксальны, то именно потому, что не существует умственной гимнастики, придающей гибкость умам как раз в момент профессионального образования. Американское образование слишком… как бы сказать… американское, то есть нерешительное, полное оговорок, опасливо опирающееся на традиционные работы Виньолы [100]. Вот уже десять лет через мою мастерскую в Париже проходят юные лиценциаты университетов всех континентов. Я пытаюсь составить свое мнение, но никак не могу его сформулировать, относительно образования во Франции, Германии, Италии, Испании, Англии, США, Швейцарии, Чехословакии, Югославии, СССР, Греции и так далее. Академизм укоренился повсюду. Наставники – в основном отошедшие от практической архитектуры преподаватели – избегают пускаться в авантюры. Они отважились бы на такой риск, лишь если бы на них внезапно обрушилась созидательная страсть, жажда сопричастности или, напротив, полемики. Если же все-таки наставник строит, никто не ожидает от него дерзких находок: он принадлежит к Школе, его произведение будет принадлежать к «Школе»: для клиента это гарантия качества. Впрочем, голландцы, например, относительно свободны от условностей. Чехи верят «в современность», поляки тоже. Уругвайцы идут с опережением, тогда как в двух шагах от них, в Буэнос-Айресе, до самого недавнего времени стили словно бы хранились в безопасности несгораемых шкафов. Швейцария и Чехословакия обучают серьезных специалистов; чехи отличаются изысканностью, швейцарцы несколько тяжеловаты. У чехов замечательно изящный и четкий рисунок. Из Германии приезжали молодые люди, «освобожденные» основанной Вальтером Гропиусом и закрытой Гитлером школой, Баухаусом. Их тянуло к эстетизму. Они слишком поспешно считали себя «художниками», и им недоставало серьезной глубины англичан, швейцарцев, чехов и поляков. Достоинство плана, элегантность решения – ценности в высшей степени французские – неведомы нигде в мире. Преобладает практическое сознание. Парижская Школа изящных искусств одержала бы победу, если бы у нее были иные цели, помимо постоянного желания поражать воображение чертежами, неминуемо приводящими к вечным вокзалам Орсе или Гран-Пале. Я полностью доверяю студентам и желаю им порывов ветра – тайфуна, вот так-то! Нынешняя архитектура уныла, зажата, бледна и апатична, без нерва, неподвижна, лишена осознания своих возможностей. Школа убивает, школы убивают, отрывают от ремесел и материалов. Чувство реальности отсутствует. Школы огораживают студентов дипломами, распределением бездеятельности, тогда как им следовало бы под зад ногой заставить молодежь броситься в воду, открыть глаза, уши, развить ум и заняться своим собственным духовным созиданием. Увы! Я склонен стремиться к созданию сверхчеловека, тогда как правительства создали дипломы, чтобы увековечить себя, сначала узаконив свое существование, а потом чтобы распространить по стране надежность. Надежность прежде всего! Если личности захиреют, тем хуже для них, у общества будет