Когда рыдают девы - [11]

– Могу я предложить вам еще вина, лорд Девлин? – ничего не выражающим тоном спросил Уинтроп.

– Нет, благодарю вас, – виконт поставил бокал. – Мне пора ехать.

Ни хозяин, ни хозяйка дома не стали упрашивать гостя остаться.

– Я пошлю слугу за вашим экипажем, – обронила леди Уинтроп.

– Жаль, что не смог больше вам помочь, – произнес банкир несколькими мгновениями позже, провожая визитера до двери и выходя с ним на слепящее солнце.

Себастьян остановился на верху широкой лестницы.

– Скажите, сэр Стэнли: вы полагаете возможным, что смерть мисс Теннисон как-то связана с вашими изысканиями на Кэмлит-Моут?

– Не вижу, каким образом, – отозвался Уинтроп, отворачиваясь и глядя на усыпанную гравием дорожку, где Том как раз останавливал экипаж.

– Но вам ведь известно предание, будто король Артур всего лишь уснул на острове Авалон и что в самый трудный для Англии час он вновь пробудится и поведет нас к победе?

Собеседники пошли вниз по ступеням.

– Я нахожу предания чрезвычайно увлекательными. Легенды о благородных героях и прекрасных девах веками завораживали человечество. Но чтобы в них крылся мотив убийства? Это вряд ли.

Девлин легко вскочил на высокое сиденье двуколки и взял вожжи.

– Всякая идея, владеющая умами, может представлять собой опасность.

– Только для тех, кто страшится идей, – отступил на шаг Уинтроп. – Хорошего дня, милорд.

Себастьян выждал, пока экипаж выедет на дорогу, ведшую к парковым воротам, и только тогда взглянул на своего грума:

– Ну как? Разузнал что-нибудь?

– Чудное это поместье, Трент-Плейс – доложил Том, умевший разговорить чужих слуг. – Похоже, хозяева в нем меняются чуть не каждый божий год.

– Не совсем, но почти, – согласился виконт. Недавним поместьям это было свойственно. Старинные имения могли веками принадлежать одному роду, а новоприобретенные состояния фабрикантов, торговцев и банкиров исчезали так же быстро, как и возникали. – Каково же общее мнение прислуги о нынешних владельцах?

– И под нос себе бурчали, и переглядывались, да только никто ни единой сплетни не выложил. Если хотите знать, слуги боятся.

– Сэра Стэнли? Или его супругу?

– Небось, обоих.

– Любопытно, – обронил Себастьян. – А что думают о раскопках на Кэмлит-Моут?

– Тут тоже не все гладко. Некоторые говорят, мол, это здорово, а другие обзывают свято… святото… – сражался с незнакомым словом Том.

– Святотатством?

– Ага, точно.

– И это тоже любопытно.

Себастьян проехал сквозь массивные новые ворота парка и отпустил вожжи, позволив гнедым лететь до Лондона вскачь, глотая мили. Он видел, как над укатанной дорогой поднимается жаркая дымка, чувствовал, как припекает плечи солнце, с болезненной четкостью примечал яркую зелень каштанов, затенявших ручей, звенящую песню жаворонка, теплый ветерок. И не мог перестать думать о полной сил, умной молодой женщине, чье бледное тело ожидало его на холодном гранитном столе доктора Гибсона. Для нее все красоты нынешнего дня – как и любого другого – были утрачены навсегда.

К тому времени, когда экипаж остановился перед хирургическим кабинетом Пола Гибсона на Тауэр-Хилл, шерсть гнедых потемнела и взмокла от пота.

– Забирай лошадей домой и хорошенечко за ними поухаживай, – велел Себастьян, вручая вожжи груму.

– Сделаю, хозяин. – Виконт спрыгнул на узкий тротуар, а Том перелез на сидение. – Хотите, чтобы я вернулся с серыми?

Девлин покачал головой.

– Я за тобой пришлю, если понадобится.

Себастьян постоял несколько секунд, наблюдая, как ловко юный грум прокладывает себе путь на запад в толчее телег и угольных фургонов. У подножия холма мальчик в потрепанной одежде ритмично стучал в барабан, привлекая внимание покупателей к стоявшему рядом уличному торговцу, который предлагал жареную рыбу. Рядом женщина с тележкой продавала заливных угрей, а худощавый мужчина в желтовато-коричневом сюртуке поил невзрачную чалую лошадку из старого фонтана, встроенного в стене углового дома. Затем, рассудив, что только оттягивает неизбежное, Девлин повернулся и нырнул в зловонный проулочек, ведший к заброшенному двору позади хирургического кабинета Гибсона.

В глубине двора стояло небольшое каменное строение, используемое анатомом как для официально назначенных вскрытий, так и для подпольного иссечения трупов, похищенных под покровом ночи с городских погостов темными, опасными личностями. Приближаясь к открытой настежь двери, Себастьян мог видеть женское тело, простертое на гранитной плите в центре единственной комнаты с высоко расположенным окном.

Даже после смерти мисс Габриель Теннисон оставалась красавицей: изящно вылепленные черты, крупный рот с короткой, чуть вздернутой верхней губкой, роскошные, густые и волнистые, каштановые волосы. Девлин остановился на пороге, всматриваясь в лицо жертвы.

– А, вот и ты, – поднял глаза доктор, со звоном отложил скальпель и потянулся за тряпкой, чтобы вытереть руки. – Так и думал, что мы увидимся.

У Пола Гибсона, худощавого мужчины среднего роста и тридцати с небольшим лет, были темные волосы и зеленые глаза, в которых блестело неуемное озорство, скрывавшее, хоть и не до конца, притаившуюся в их глубине застарелую, тупую боль. Ирландец по происхождению, Гибсон оттачивал свое умение хирурга на полях сражений, познавая секреты жизни и смерти на бесконечной череде изрубленных и разорванных на куски тел. Но затем французское ядро оторвало ему самому левую ногу, оставив болезненный обрубок и привычку искать избавления от страданий в маковом настое. Теперь доктор распределял свое время между преподаванием анатомии студентам-медикам в больнице Святого Томаса и приемом пациентов в частном хирургическом кабинете здесь, в тени лондонского Тауэра.