Когда риск - это жизнь! - [41]

Те, с которыми я собираюсь встретиться (если сумею), называются синта ларга. Живут они по другую сторону Амазонии, на реке Мадейра, ближе к Порту-Велью. Поговаривают, что и они скоро сдадутся цивилизации.

Прежде всего я должен попасть в Порту-Велью на реке Мадейра, одном из тысячи притоков Амазонки. Наш реактивный самолет летит над лесным океаном (после проведенных в Амазонии двух месяцев мне хочется сказать — «над привычным лесным океаном») и приземляется, когда на часах уже почти полдень. Еще сводит спину от кондиционированного воздуха в салоне самолета, а я уже окунулся в густую липкую жару: 35 градусов и чудовищная влажность. Сегодня воскресенье, и на площади перед аэропортом лениво передвигаются редкие человеческие фигуры. Из громкоговорителя доносится хор: «Аве, аве, аве, Мария…» — гимн, который поют и в церкви моего родного Лекко. Тем не менее я никого здесь не знаю. Спрашиваю у водителя такси, не знает ли он какого-нибудь итальянского священника-миссионера, и он везет меня в собор — самую высокую постройку города. Навстречу мне действительно выходит итальянский священник. Однако, едва услышав, что я журналист, он, так и не назвав своего имени и даже не поинтересовавшись, из каких краев Италии я приехал, набрасывается на меня фурией. «Я уже двадцать лет живу здесь, среди индейцев! — кричит он. — А вы, журналисты, являетесь сюда на пару деньков за легкими деньгами, а потом пишете одну только ложь. Вам, журналистам, следует вообще запретить встречи с индейцами!» Он сухо и торопливо прощается со мной, как прощается ревнивый влюбленный со своим соперником (не знаю уж, о какой лжи и о каких журналистах твердил этот падре. Во время своих путешествий по самым отдаленным районам мира я встречался со многими миссионерами, и наши отношения всегда были самыми братскими. Устал, наверное, падре или понервничал. Впрочем, я попросил бы его только о содействии в поисках аэротакси, чтобы добраться до синта ларга).

Как нетрудно догадаться, Порту-Велью (столица Рондонии, одного из наименее заселенных районов Амазонии, где всего лишь 0,3 жителя на квадратный километр) не имеет особых туристских достопримечательностей. Изнывая от жары, пытаюсь найти гостиницу. Наконец в каком-то заведении, где нет даже электричества, нахожу небольшую комнату, которую приходится делить еще с одним постояльцем. Тот, раскинувшись полуголым на своей постели, уже храпит. Единственное украшение на прислоненном к стене хромом столике — ваза с тремя пыльными пластмассовыми розочками (а не более чем в километре отсюда начинаются леса, полные сказочных орхидей). Мне сообщают, что вечером можно послушать радио. Сейчас май — месяц, посвященный Мадонне, и по местной программе передают одни молитвы.

Понедельник. Наконец-то удалось познакомиться с Франсиско Мейрелесом, знаменитым 64-летним сертанистом (от «сертао» — непереводимого слова, которое в Амазонии служит для обозначения непролазных мест без дорог и привычного жилья, в глуши сельвы, где могут обитать лишь индейцы). Этим словом называют специалиста, в обязанности которого входит контакт с индейцами с целью «умиротворить» их, «привлечь» и в конце концов «интегрировать». За плечами Мейрелеса 36 лет такой работы, 36 лет постоянной опасности.

С самых первых минут общения я ощущаю его человечность и огромную доброту. Заметно, что этот человек привык демонстрировать свою любовь и добрые намерения не словами, а жестами, выражением лица. Я с трудом изъясняюсь на его языке, однако он подбадривает меня своей улыбкой и глазами точно так же, как делает это, общаясь с индейцами, которые судят о человеке и его намерениях не по одежде и украшениям, а «заглядывая внутрь». Интуиция их не подводит.

После краткой беседы все устраивается: я арендую самолет «Чессна-180» с опытным пилотом, закупаю сахар, прочее продовольствие, медикаменты, и мы отправляемся в путь. Вместе с Мейрелесом летит его помощник Озни Феррейра.

Самолет жужжит между небом и сельвой. И то и другое поистине огромных размеров (такие пространства мне доводилось видеть только летая над льдами Антарктиды). Нас ожидает встреча с синта ларга.

Синта ларга получили свое название за то, что носят широкий пояс из тщательно выделанной и украшенной коры. Это крупное племя. Сколько их всего, узнать невозможно. Кто говорит — две тысячи, кто — четыре. Они весьма опасны, ибо в недалеком прошлом вплотную познакомились с нашей цивилизацией, а именно с бомбами и гранатами, которые «серингейрос» и «гаримпейрос» метали в них, отгоняя подальше.

«Понятно, что они не могут доверять нам: они считают всех белых людей разбойниками, — объясняет Мейрелес. — Однако дорога строится, и необходимо как-то убедить их, что мы отнюдь не разбойники и что с нами следует не воевать, а жить в добрососедстве».

«А как произошла ваша первая встреча с ними?» — спрашиваю я, вспоминая виденные мною на какой-то поляне совершенно заброшенные индейские хижины, сплошь заросшие высокими лесными травами.

«Дороги строятся, и индейцы бегут. Отыскать их трудно. После долгих поисков я обнаружил синта ларга с помощью разведки с самолета, после чего мы уже по земле приблизились к их деревне, но не вплотную. Разбили небольшой лагерь и соорудили подобие взлетно-посадочной полосы, чтобы самолет мог садиться. Кстати, именно там мы вскоре и приземлимся. Работая, мы чувствовали, как индейцы наблюдают за нами, сами при этом не показываясь. Спустя несколько дней стали носить в одно и то же место неподалеку от нашего лагеря кое-какие подарки, обычные вещи: топоры, ножи, кастрюли, ножницы. Оставленные в лесу, они к следующему утру исчезали. При этом мы по-прежнему никого не видели. Иногда сами индейцы „заказывали“ нам тот или иной подарок, выкладывая на обычное место его деревянный образец. Однажды я таким образом подарил им, привязав к дереву, щенка (у индейцев нет собак), а на следующий день обнаружил привязанным к тому же дереву хамелеона, что означало желание индейцев заполучить еще одного щенка. Некоторые сертанисты оставляют среди подарков свою фотографию, чтобы установить подобие физического контакта, как это иногда случается в женитьбах по объявлению…»