Когда пируют львы - [33]

– Он молодцом, Ада. Руку ему починили неплохо – для военных хирургов. Она срастется прямо.

– Когда их привезли? – спросила Ада.

– Часа четыре назад. Всех раненых из Ледибурга привезли в двух фургонах.

Ада кивнула. Он смотрел на нее из-за щита своей профессиональной невозмутимости и поражался переменам в ее облике. Кожа Ады стала сухой и безжизненной, как лепесток засохшего цветка, губы были упрямо поджаты, а вдовий наряд делал ее вдвое старше.

– Он ждет вас внутри.

Они поднялись по ступеням церкви, и небольшая толпа расступилась, пропуская их. Окружающие приглушенно здоровались с Адой, слышались обычные для похорон слова. Было еще несколько женщин в черном с распухшими глазами.

Ада и доктор вошли в прохладу церкви. Скамьи передвинули к стенам, освобождая место для матрацев. Между матрацами ходили женщины, на матрацах лежали мужчины.

– Тяжелых я держу здесь, где могу за ними присматривать, – сказал у нее за спиной доктор. – А вот и Гарри.

Гаррик встал со скамьи. Его рука на перевязи неловко свисала с груди. Он хромая пошел им навстречу, деревянный протез гулко стучал по каменному полу.

– Ма… – начал он и замолчал. – Шон и па…

– Я приехала забрать тебя домой, Гарри.

Ада говорила быстро, поморщившись при звуках этих двух имен.

– Их нельзя оставлять там, нужно…

– Пожалуйста, Гарри, поедем домой, – сказала Ада. – Поговорим об этом позже.

– Мы все очень гордимся Гарри, – сказал доктор.

– Да, – подтвердила Ада. – Поедем домой, Гарри.

Она с трудом сдерживала рвавшееся наружу горе – огромное в таком маленьком пространстве. Повернулась к двери – нельзя, чтобы это видели. Нельзя плакать на людях, нужно дойти до коляски.

Ада взяла вожжи. Оба молчали, пока не пересекли мост и не увидели ферму.

– Ты теперь хозяин Тёнис-крааля, Гарри, – негромко сказала Ада, и Гаррик неловко заерзал на сиденье рядом с ней. Он не хотел ни этого, ни ордена. Он хотел вернуть Шона.

Множество рук протянулось, чтобы понести его в Тёнис-крааль.

Глава 21

– Надеюсь, ты не возражаешь, что я пришла, – сказала Энн. – Мне нужно с тобой поговорить.

– Нет-нет, я рад. Правда, рад, – искренне заверил ее Гаррик. – Так приятно снова увидеть тебя, Энн. Мы не виделись как будто целую вечность.

– Знаю, и так много произошло. Мой па и твой… И… и Шон. – Она замолчала. – О Гарри, я все еще не могу поверить. Мне твердят об этом снова и снова, но я не могу поверить. Он был такой… такой живой.

– Да, – сказал Гаррик, – был.

– В тот вечер перед отъездом он говорил о смерти, но я и подумать не могла, что его это коснется. Гарри, что мне делать?

Гаррик повернулся и посмотрел на Энн. На Энн, которую он любил, на Энн Шона. Но ведь Шон мертв. Он почувствовал, как эта мысль проникает в сознание, еще не оформившись в словах, но вполне реальная для того, чтобы вызвать приступ раскаяния. И он бежал от этой мысли.

– О Гарри, что мне делать?

Она просила о помощи, в ее голосе звучала мольба. Отец Энн погиб при Исандлване, братья по-прежнему в армии Челмсфорда у Тугелы, а нужно кормить мать и троих младших детей. Как он слеп, что не видел этого!

– Энн, как тебе помочь? Только скажи.

– Нет, Гарри, едва ли кто-нибудь может мне помочь.

– Если дело в деньгах… – Он поколебался. – Теперь я богат. Па оставил весь Тёнис-крааль нам с Шоном, но Шона нет, и я…

Она молча смотрела на него.

– Я могу дать тебе, – покраснел Гаррик, – сколько хочешь.

Энн продолжала смотреть на него, но мозг ее напряженно работал. Гаррик хозяин Тёнис-крааля, он богат, вдвое богаче, чем был бы Шон. А Шон мертв.

– Пожалуйста, Энн, позволь мне помочь тебе. Я очень хочу, правда.

Он ее любит, это совершенно ясно, а Шон мертв.

– Ты позволишь, Энн?

Она подумала о голоде и босых ногах, о платьях, которые застирывают до того, что они просвечивают, о заштопанных нижних юбках. И вечно этот страх, эта неуверенность бедняцкой жизни. Гарри жив и богат, а Шон мертв.

– Пожалуйста, скажи, чего ты хочешь.

Гаррик подался вперед, взял ее за руку и от волнения сильно стиснул ее. Энн посмотрела ему в лицо. «Заметно сходство», подумала она, но в Шоне была сила, а тут мягкость и неуверенность. И цвета другие: светлая рыжина и бледная голубизна вместо жесткой черноты и густой синевы. Как будто художник взял портрет и несколькими мазками совершенно изменил его суть, превратил в другой портрет. На этом она остановилась, не желая думать о его ноге.

– Ты очень любезен, Гарри, – сказала она, – но у нас есть кое-что в банке, а наша ферма свободна от долгов. У нас есть лошади; в крайнем случае мы можем их продать.

– Тогда в чем же дело? Пожалуйста, скажи.

Она знала, что должна сделать. Она не может солгать ему. Придется сказать. Но она также знала, что правда не будет для него важна. Ну, разве что немного, но не настолько, чтобы помешать ей достичь желаемого. Энн хотела стать богатой и чтобы у ребенка, которого она носила в себе, был отец.

– Гарри, у меня будет ребенок.

Подбородок Гаррика взлетел вверх, дыхание прервалось, потом началось снова.

– Ребенок?

– Да, Гарри. Я беременна.

– Чей? Шона?

– Да, Гарри. У меня будет ребенок Шона.

– Откуда ты знаешь? Ты уверена?

– Уверена.

Гаррик с трудом встал с кресла и захромал по веранде. Он остановился у перил и схватился за них здоровой рукой, вторая все еще оставалась на перевязи. Он повернулся к Энн спиной и смотрел за лужайки Тёнис-крааля, на заросший лесом склон.