Когда объявят лот 49 - [7]

— Нет, — сказала Эдипа и щелкнула телевизионным выключателем. На экране расцвел образ дитяти неопределенного пола — голые ноги неуклюже сжаты вместе, кудри до плеч вперемешку с короткой шерстью сенбернара, чей длинный язык вылизывал дитятины розовые щечки, от чего тот трогательно поморщил нос и стал приговаривать: "Ну, Мюррей, ну не надо, я и так уже весь мокрый".

— Это же я, я! — воскликнул Мецгер, уставясь в экран, — Боже мой!

— Который? — спросила Эдипа.

— Этот фильм назывался, — Мецгер щелкнул пальцами, — "До последней капли крови".

— Про тебя и твою мать?

— Про этого мальчика и его отца, которого выперли из британской армии за трусость, а он просто прикрывал дружка, понимаешь, и чтобы реабилитироваться, он вместе с мальчишкой следует за своим полком до Гелиболу, где ухитряется построить мини-субмарину, и они каждую неделю проскальзывают через Дарданеллы в Мраморное море и торпедируют турецкие торговые корабли — отец, сын и сенбернар. Собака сидит и глядит в перископ, лая, когда что-то замечает.

Эдипа наливала вино. — Ты серьезно?

— Слушай, слушай, тут я пою. — И в самом деле ребенок с собакой и со старым веселым греком-рыбаком, возникшим не пойми откуда с цитрой в руке, стояли теперь напротив бутафорской панорамы Додеканеса — море на закате, — и мальчишка пел.

ПЕСНЯ ДЕТКИ ИГОРЯ

С турком и фрицем мы будем биться

Мой папа, мой песик и я.

Через бури-шторма, как герои Дюма,

Мы втроем держим путь за моря.

Скоро залп из ста дул услышит Стамбул.

Это мы, в океане паря,

Удар принимаем, огонь открываем

Мой папа, мой песик и я.

Затем — музыкальный переход на цитре рыбака, потом мелкий Мецгер снова запел, а его двойник, невзирая на протесты Эдипы, принялся в тон подпевать.

То ли он вообще все это подстроил, — вдруг подумала Эдипа, — то ли подкупил инженера на местной станции, чтобы тот прокрутил фильм, и это часть заговора, искусно выстроенного, чтобы меня соблазнить, — заговора. О, Мецгер.

— Ты не подпевала, — сделал он замечание.

— Я же не знаю эту песню, — улыбнулась Эдипа. Пошел громкий ролик, рекламирующий "Лагуны Фангосо", новый жилой комплекс к западу от Сан-Нарцисо.

— Один из проектов Инверарити, — заметил Мецгер. Шнуровка каналов с частными причалами для мощных катеров, плавучий зал для публики в центре искусственного озера, на дне которого лежали вывезенные с Багам и отреставрированные галеоны, куски колонн "под Атлантиду" и фризы с Канар, настоящие человеческие скелеты из Италии, гигантские ракушки из Индонезии все это для развлечения энтузиастов скубы. На экране вспыхнула карта этого места, Эдипа громко вздохнула, и Мецгер в надежде, что вздох относится к нему, обернулся. Но ей просто вспомнился давешний вид с холма. Опять та же внезапность, глашатайство: печатная схема, плавные изгибы улиц, частные пляжи, Книга Мертвых…

Не успела опомниться — снова "До последней капли крови". Субмариночка «Джастин» — в честь покойной мамы — стояла у причала, отдавая швартовы. Ее провожала небольшая толпа, в том числе тот старый рыбак и его дочь нимфетка с кудряшками и ножками, которая в случае хэппи-энда должна достаться Мецгеру, неплохо сложенная миссионерская медсестра-англичанка, к финалу предназначавшаяся папе Мецгера, и даже овчарка, положившая глаз на сенбернара.

— Ах да, — сказал Мецгер, — это где мы попали в переплет на Проливах. Полный мрак, кефезские минные поля; фрицы к тому времени уже повесили сетку — гигантскую сетку, сплетенную из двух-с- половиной-дюймового троса.

Эдипа налила еще стакан. Полулежа, они смотрели на экран, слегка соприкасаясь боками. — Мины! — воскликнул Мецгер, прикрывая голову и откатываясь от Эдипы. — Папочка, — рыдал Мецгер в телевизоре, — мне страшно. — Внутри подлодки царил хаос — собака носилась галопом взад-вперед, разбрасывая слюни, которые смешивались с брызгами из течи в переборке, а отец пытался сделать затычку из рубашки. — Мы можем только, — объявил отец, — попробовать погрузиться и пронырнуть под сетью.

— Смешно, — сказал Мецгер. — В сетях они оставляли ворота, чтобы их подлодки могли пройти сквозь и атаковать британский флот. Все наши субмарины второго класса просто пользовались этими воротами.

— Откуда ты знаешь?

— Я же там бывал.

— Но… — начала было Эдипа, но вдруг увидела, что у них кончилось вино.

— Ага, — сказал Мецгер, извлекая из внутреннего кармана пиджака бутылку текилы.

— Без лимона? — спросила она по-киношному игриво. — Без соли?

— Брось эти туристские штучки. Разве Инверарити добавлял лимон, когда вы там были?

— С чего ты взял, что мы туда ездили? — Она наблюдала, как увеличивается уровень жидкости в ее стакане, а вместе с ним — ее анти-мецгеровский настрой.

— В тот год он записал это как командировку. Я занимался его налоговыми делами.

— Денежные связи, — с грустной задумчивостью произнесла Эдипа, — ты и Перри Мейсон — одного поля ягоды, у вас одно на уме. Крючкотворы.

— Но наше преимущество, — объяснил Мецгер, — состоит как раз в этой приспособляемости к виткам. Ведь адвокат в зале суда, перед присяжными, становится актером. Реймонд Бэр — это актер, играющий адвоката, который перед присяжными становится актером. Взять меня — бывший актер, который стал адвокатом. На телевидении сделали даже пробный фильм, основанный в общих чертах на моей карьере, с моим другом Манни Ди Прессо в главной роли, а он был когда-то адвокатом, но бросил дело, дабы стать актером. Который в этой пробе играет меня — актера, ставшего адвокатом и периодически превращающегося обратно в актера. Тот фильм лежит сейчас в специально оборудованном склепе на одной из голливудских студий, от света с ним ничего не случится, и его можно крутить бесконечно.