Когда мы перестали понимать мир - [9]

Однако метрика никак не шла у него из головы. Даже среди хаоса войны она пятном накладывалась на ужасы сражений; Шварцшильд видел ее в пулевых ранениях своих товарищей, в глазах лошадей, околевших в грязи, в стеклах противогазов. Воображение попалось в ловушку собственного открытия. Ученый с ужасом осознал: если бы его сингулярность существовала на самом деле, она длилась бы до конца времен. Благодаря идеальным условиям она становилась вечным объектом, который не растет и не уменьшается, а остается неизменным. В отличие от любого другого явления, сингулярность не меняется с наступлением будущего. От нее не убежать, как ни старайся: она создает причудливую геометрию пространства и находится одновременно в обоих концах времени. Можно убегать от нее в самое далекое прошлое или вперед в будущее, но в любом случае снова встретишься с ней. В последнем письме с русского фронта, адресованном жене, которое Карл Шварцшильд написал в тот же день, когда поделился своим открытием с Эйнштейном, он посетовал на то, что у него внутри появилось какое-то странное чувство. «Не знаю, как это назвать или описать, но сдерживать этого не могу, оно омрачает все мои мысли. Пустота, не имеющая ни формы, ни размеров; тень, которую я не могу увидеть глазами, но чувствую сердцем».

Вскоре недуг поразил его тело.

Сначала в уголке рта у него вскочило два волдыря. Через месяц руки, ноги, горло, губы, шея и гениталии покрылись такими же язвами. Через два месяца Шварцшильд скончался.

Военные врачи поставили диагноз: пузырчатка, заболевание, при котором тело не узнает собственные клетки и атакует их. Пузырчаткой часто болели евреи-ашкеназы, и, по мнению военврачей, болезнь развилась после газовой атаки, которую Шварцшильд пережил несколькими месяцами ранее. В дневнике Карл написал: «Луна так быстро плыла по небу, что казалось, будто время побежало быстрее. Мои солдаты держали орудия наготове и ждали приказа. Но в таком быстром движении Луны они усмотрели плохое предзнаменование, и я заметил страх у них на лицах». Карл попытался объяснить солдатам, что Луна осталась такой же, какой и была, а то, что видят они – обман зрения. Луна выглядит больше, и кажется, будто она движется быстрее, из-за тонкой дымки облаков, что проходит мимо спутника Земли. И хотя командир говорил с солдатами ласково, как с родными детьми, переубедить их ему не удалось. Да и сам Шварцшильд не мог отделаться от ощущения, будто с начала войны всё происходит намного быстрее, будто катится под гору. Когда разведрилось, Карл увидел двух всадников. Они гнали коней во весь опор, а за ними, как морская волна, поднималось облако. Оно тянулось вдоль горизонта и возвышалось, словно отвесная скала. Издалека казалось, что облако не движется, но вскоре оно окутало ноги одного коня, и он вместе с наездником упал замертво. Над окопами завизжала сирена. Карлу пришлось помогать двум солдатам – они никак не могли управиться с завязками противогазовых масок. Не успел он надеть маску на себя, как окоп накрыло газовое облако.

Когда началась Первая мировая война, Карлу Шварцшильду было за сорок, и он руководил самой авторитетной обсерваторией в Германии – его вполне могли освободить от службы. Однако астроном был человеком порядочным и любил свою страну; как и тысячам других немецких евреев, ему не терпелось проявить патриотизм. Он пошел на фронт добровольцем, не слушая ни советов друзей, ни предостережений собственной жены.

Понюхать пороху и на собственной шкуре ощутить все ужасы современной войны астроному довелось не сразу; сначала он будто помолодел – так на него подействовал дух товарищества на фронте. После первого развертывания батальона Карл нашел способ улучшить прицел танка, хотя его об этом никто не просил. Оптику он собирал в свободное время, с тем же энтузиазмом, с каким когда-то соорудил свой первый телескоп. Казалось, репетиции и маневры, в которых он участвовал несколько месяцев во время учений, вернули ему неуемное детское любопытство.

В детстве Карл был одержим светом. В семь лет он разобрал отцовские очки, свернул газету в трубу и вставил туда стекла. С помощью этого самодельного телескопа он показывал брату кольца Сатурна. Ночи напролет мальчик смотрел на небо, даже если его затягивали облака. Увидев, как сын вглядывается в черный небосвод, отец с тревогой спросил, что он там высматривает. Карл ответил: за облаками прячется звезда, которую может видеть только он.

С тех пор как маленький Карл научился говорить, он говорил только о звездах. Стал первым ученым в семье коммерсантов и художников. В шестнадцать лет Шварцшильд опубликовал исследование об орбитах звезд бинарной системы в престижном журнале по астрономии Astronomische Nachrichten. Ему не было и двадцати, когда он описал эволюцию звезды с момента возникновения в виде облака газа до катастрофического взрыва, а также изобрел систему измерения яркости звездного света.

Шварцшильд твердо верил: математика, физика и астрономия – единая область знаний, которую необходимо понимать как одно целое. Он знал: Германия способна превратиться в цивилизацию, подобную Древней Греции, но для этого нужно поднять науку на ту же высоту, какой уже достигли немецкое искусство и философия. Ведь только «посмотрев целостно, как смотрят святые, безумцы или мистики, можно разгадать устройство Вселенной».