Когда море отступает - [11]

— У! Давно ушла!

— Симона! Симона! — завопили из зала.

Симона подбоченилась.

— А, чтоб их! Эти еще хуже америкашек! Киношники!

Абель бросил взгляд на горланов. Салун из доброго старого ковбойского фильма!

— Они наняли «Марию Майскую», судно для ловли сардинок, — оно уж чуть дышит. На три педели, а платят столько — как будто они его не наняли, а купили! Да, да! Вот черти!

Симона, наверно, неутомимая труженица и приятная любовница.

— Выпейте со мной стаканчик, Симона.

— Сейчас мне опять достанется!

Один из киношных статистов, выйдя из терпения, появился на пороге. От сочетания его ярко-зеленого пуловера и красной рубашки хотелось скрипеть зубами.

— Ты что ж, красавица? — заговорил он. — Знаешь, детенок: ведь людям охота выпить! Принеси-ка нам бутылку виски!

Скажи, какой нашелся! Наигранная «взрослость», какую он хотел вложить в бесцеремонное обращение, не вязалась с тонким голосом и сюсюканьем. Ноги у него покрылись от холода гусиной кожей.

Симона подавила смех и помчалась к стойке, развевая белым передником. «А вуаль развевалась, вуаль развевалась, развевалась на вольном ветру». Еще одна тень прошла над городом — тень от облака в виде каравеллы, белого, как свеженакрахмаленный передник Симоны. Симона! В Квебеке подружку Абеля тоже звали Симона. Она была кассиршей в магазине самообслуживания. Она чистила зубы витаминизированной пастой и хранила продукты в целлофановых пакетах. После того как пароход прибыл в Гавр, Абель ни разу не вспомнил о своей Симоне.

Подошла другая Симона, крайне оживленная, и принесла два «попугая» мутно-зеленого цвета. Неожиданно появился Оливье: левую ногу он поджал, а носком правой что-то подталкивал; вдруг он, словно канадский вратарь на шайбу, упал прямо на валявшиеся под столом пробки от бутылок с содовой водой, пивом и кока-кола.

— Сто зе ты развалился? Убери ногу!

Из-за отсутствия переднего зуба он присюсюкивал, пожалуй, еще сильнее, чем киношник на петушьих ножках. В несколько секунд Оливье подобрал с десяток пробок, но тут ввалилась запыхавшаяся бабушка:

— А, ты здесь, постреленок! Ты меня в гроб вгонишь! Брось сейчас же эту гадость!

Оливье успел улепетнуть со своей добычей.

Небо вновь заголубело. Над Каном каравелла преобразилась в геральдического вепря, вставшего на задние лапы. Абель поднял стакан. Тряхнув волосами, которые у нее, как у деревенской девушки, вились сами собой, Симона сбросила с себя усталость.

— Если хозяйка или ее мамаша меня сейчас увидят — вот разорутся! А бистро горит, а в деле они ни хрена не смыслят! Будь оно неладно, это «возмещение убытков»!

— «Возмещение убытков»?

— Ну да! Хозяева погибли под развалинами своих хибарок, а когда уже было безопасно, явились наследники!

«Вам „попугай“?» — предложила Абелю Симона при первом знакомстве. Пришлось объяснять канадцу, что это смесь аперитива и мятного сиропа. «Попугай» — это было для него настоящее открытие. Еще до того, как жидкость наполнила ему рот букетом тех пряностей, которые доставляются сюда с юга Франции, где поля похожи на бледно-красные изразцы нормандских печей, он уже почувствовал ее аромат. Он выпил и закрыл глаза. Глоток вина оставил в горле смешанное ощущение свежести трав и жгучести спирта, тонкий вкус аниса и холодящий запах мяты.

— Здесь, понятно, было все как есть разбито. Убытки возмещали, давали денег на восстановление. Ловкачи скупали участки за ломоть хлеба — тогда никто еще в это дело не верил. А затем отгрохивали домики вчетверо лучше разрушенных! Понимаете: кувырк, да еще и не один!

Она выпила стакан.

— У коммерсантов кувырк означает двойной барыш.

— А кувыркнуть девочку — это другое?

— Ах, господин Абель! Что скажет ваша… молодая женщина?

Он развлекался. Он играл, как артист, уверенный в безотказности своих приемов.

— Вот что она скажет, Симона: «Абель! Когда же вы наконец перестанете пить с первыми встречными?» Короче говоря, если я вас правильно понял, война кое-кому была выгодна?

— Да, кое-кому. Ну, вот взять хотя бы аптекаря из Сен-Фо…

— Абель! — послышался мелодичный, хотя и властный голос. — Я невольно задаю себе вопрос: когда…

— …когда я перестану пить с первыми встречными? Здравствуйте, Валерия!

На стройный стан Валерии, вероятно, заглядывались на стадионах в ту пору, когда она еще училась в университете. Она не подмазывала своего бледного, как у многих блондинок, лица с выдающимися скулами, с правильными и жесткими чертами; длинные свои волосы она убирала в строгую прическу, а маленькие ушки оставляла открытыми. Серый английский костюм, вполне ей по фигуре, был того безличного покроя, каким отличается форма одежды стюардесс всех воздушных агентств мира.

Абель допил последние капли; от смеха его удерживало присутствие хладнокровной этой девушки. Валькирия в роговых очках села и положила ногу на ногу. Он выразительно помахал пустым стаканом, как бы подражая движениям тех, кто спасался на плоту «Медуза».

— По всей вероятности, третий? — спросила она.

При помощи указательного и среднего пальца он изобразил победоносный жест Черчилля.

— Два. И второй я еще не выпил. Я его только заказал. Послушайте, Валерия: ведь сегодня шестое июня, необходимо спрыснуть! Как вы думаете: неужели наши славные освобожденные нормандцы не будут нынче мертвецки пьяны? Ох уж эта знаменитая нормандская «мертвецкая»!