Когда король губит Францию - [59]

В этом отношении Эдуард III, так сказать, древнее всех правителей Запада. Папа Иннокентий – всего лишь четыре года верховный священнослужитель. Император Карл, хоть и был избран десять лет назад, короновался только в позапрошлом году. Иоанн Валуа как раз отпраздновал...– пленнику не так-то радостно праздновать такое событие...– шестую годовщину после своего миропомазания. А он, Эдуард III, на престоле уже двадцать девять лет, вернее, почти тридцать.

Внешне это мужчина прекрасного сложения, величественной осанки, правда, чуть раздобревший. Длинные белокурые волосы, шелковистая выхоленная бородка, голубые глаза – на мой вкус, чересчур большие. Настоящий Капетинг. Он как две капли воды похож на своего деда Филиппа Красивого и от него же унаследовал немало достоинств. Какая жалость, что кровь наших королей принесла такие прекрасные плоды в Англии и такие убогие во Франции! С годами Эдуард, совсем как и его дед, становится все молчаливее и молчаливее. Что вы хотите! Вот уже тридцать лет он видит, как пресмыкаются перед ним люди. По их походке, по взгляду, тону голоса он догадывается, на что они рассчитывают, чего от него ждут; знает, сколь велико их тщеславие, а главное, знает, чего каждый из них стоит. Приказы его немногословны. Он сам говорит: «Чем меньше произносишь слов, тем меньше их будут повторять и тем меньше искажать их смысл».

В глазах всей Европы он прославлен как герой. Битва у Слейса, осада Кале, победа при Креси... Франция целое столетие не знала поражений, а Эдуард разбил ее, или, вернее говоря, разбил своего французского соперника, коль скоро война эта началась, по его словам, лишь с одной целью – утвердить свои права на корону Людовика Святого. Но конечно, и с целью прибрать к рукам благоденствующие французские провинции.

Не проходило и года, чтобы он не высаживал на континент свои войска – то в Булони, то в Бретани – или не приказывал, как то было два последних лета, совершать набег из своего герцогства Гиеньского.

Прежде он сам водил своих людей в бой и не зря снискал себе славу доблестного воина... Теперь он в походах участия не принимает. Теперь его войсками командуют умелые военачальники, закалившиеся во многих кампаниях; но мне думается, что успехом своим он главным образом обязан тем, что войско у него постоянное и состоит в подавляющем большинстве из пеших ратников; такое войско и много подвижнее, и не обходится так дорого, как наше громоздкое рыцарское воинство, которое каждый раз приходится созывать, и никогда его вовремя не соберешь, и вооружены они, экипированы кто во что горазд, и не обучены согласованным действиям на поле боя.

Конечно, звучит оно куда как красиво: «Отечество в опасности. Нас призывает король. Пусть каждый поспешит ему на помощь!» А с чем спешить-то? С палками? Придет, придет еще время, когда все короли возьмут пример с Англии и будут вести войны обученными людьми, настоящими солдатами, которые пойдут туда, куда им прикажут, без пререканий и отлынивания.

Видите ли, Аршамбо, государству вовсе не обязательно, для того чтобы стать могущественным, иметь огромную территорию или большое народонаселение. Надо только, чтобы в народе было развито чувство гордости, чтобы он был способен на порыв и чтобы им долгое время правил разумный монарх, который сумел бы зажечь в душах людей огонь высоких устремлений.

И вот в государстве, насчитывающем шесть миллионов душ, включая Уэльс,– и это еще до чумы, а после Божьего бича осталось всего четыре миллиона,– Эдуард III создал благоденствующую и грозную нацию, которая как равная с равными говорит с Францией и со Священной империей. Торговля сукном, морские перевозки товаров; присоединение Ирландии; умелое хозяйничанье в богатой Аквитании; неукоснительное и безропотное исполнение королевских приказов; армия, в любую минуту готовая выступить и не сидящая сложа руки,– вот что превратило Англию в такую могучую, такую богатую державу.

Сам король владеет сказочным богатством: уверяют, будто оно столь велико, что он не в силах подсчитать его. Но я-то отлично знаю, что он его считает, иначе он ничего бы не имел. А тридцать лет назад, когда он вступил на престол, в наследство ему досталась пустая казна и долги чуть ли не всей Европе. А ныне к нему идут с просьбой о займах. Он перестроил Виндзор, украсил Вестминстер... ну если вам так угодно, пусть будет не Вестминстер, а Вестмутье, но я так часто бывал в Англии, что привык произносить их названия по-английски, ибо, любопытное дело, с тех пор как англичане задумали захватить Францию, они все чаще и чаще, даже при дворе, говорят на своем саксонском языке и все реже и реже по-французски... Каждую свою резиденцию король превращает в сокровищницу. Многое покупает у ломбардских купцов и у кипрских мореплавателей, и не только восточные пряности, но и всякого рода изделия, которые потом служат образчиком для английских ремесленников.

Кстати, раз уж разговор зашел о пряностях, я должен, Аршамбо, сказать вам несколько слов о перце. Перец – прекрасное помещение денег. Прежде всего, перец не портится; в последние годы цены на него все растут и растут, и по всему видно, что еще будут расти. На складе в Монпелье у меня лежит перца на десять тысяч флоринов, а взял я его в частичное погашение долга от одного тамошнего купца – Пьера де Рамбера, который не мог вовремя расплатиться с кипрскими поставщиками. А коль скоро я каноник Никозии... никогда, правда, там не бывал, ни разу, увы, не бывал, ибо, по рассказам очевидцев, остров этот красоты несказанной... поэтому-то я и уладил это дело без хлопот... Но вернемся к королю Эдуарду.