Когда король губит Францию - [29]

Быть может, дорогой Аршамбо, вас отчасти удивили вырвавшиеся у меня слова в адрес Папы. Таков уж мой нрав, я действительно слишком скор на выражение своей досады. Но и оснований у меня для этого немало. Поверьте, я не упускаю случая прямо в глаза ему указать на неумные его поступки: «Соблаговолите, ради Предвечного, Святейший отец, осведомить вас о том, что вы только что поступили не совсем разумно».

Ах, если бы французские кардиналы вдруг не вбили себе в голову, что человеку нашего происхождения не пристало... смиренномудрие: в смиренномудрии, мол, надо родиться... И если бы, с другой стороны, итальянские кардиналы, Капоччи и другие, не так уж рьяно настаивали на возвращении Святого престола в Рим... Рим! У них в голове только их Италия; Капитолий заслоняет от них Бога.

Но что особенно меня бесит в нашем Иннокентии, так это его политика в отношении императора. Вместе с Пьером Роже, я имею в виду Папу Климента VI, мы целых шесть лет бились против его коронования. Его избрали, и очень хорошо. Пожалуйста, пусть правит, мы же не против. Но с коронованием его следовало бы подождать, держать это, так сказать, про запас, пока он не даст обязательств, которых мы хотели от него добиться. Я отлично понимал, что этот самый император на следующий же день после миропомазания устроит нам немалые неприятности.

Но как только наш Обер возлагает на себя папскую тиару, он тут же начинает бубнить: «Примиримся, примиримся!» А весной минувшего года он вдруг решается. «Император Карл IV будет коронован, таково мое пожелание»,– говорит он мне. Папа Иннокентий принадлежит к тому типу правителей, которые действуют энергично лишь в тех случаях, когда им требуется прикрыть свое отступление. У нас таких людей великое множество. Папа почему-то вообразил, что одержал огромную победу: император, видите ли, дал обещание въехать в Рим лишь утром дня коронования и в тот же вечер отправиться восвояси, так что он, мол, даже в Риме не заночует. Какая чепуха! Кардинала Бертрана де Коломбье – «Как видите, я назначил французского кардинала, надеюсь, вы теперь довольны...» – Папа отрядил в Рим, дабы тот возложил на голову богемца корону Карла Великого. А ровно через полгода в ответ на папскую милость Карл IV преподносит нам «Золотую буллу», где сообщает, что отныне папский престол не имеет никакого отношения к выборам императора.

Отныне императора избирают семь немецких курфюрстов, государства которых объединятся в Священную империю... Другими словами, они раз и навсегда вносят порядок в свой великолепный беспорядок. А тем временем итальянские проблемы по-прежнему еще не решены, и никто не знает, кто и как будет осуществлять власть в Италии. Самое же важное в этой булле, чего Папа Иннокентий не заметил,– это то, что она начисто отсекает земное от духовного и требует независимости наций от папской власти. Это уж конец, полный отход от принципа всемирного владычества, осуществляемого наместником святого Петра от имени всемогущего Господа нашего. Господа отсылают на небеса, а на земле творят все, что кому вздумается. И называется это «теперешним духом», более того, этим кичатся. А я, простите, Аршамбо, за грубое слово, называю это «замазать себе глаза дерьмом».

Нет и не может быть прежнего и теперешнего направления ума. Есть просто ум, а с другой стороны – глупость. Что же делает наш Папа? Мечет громы и молнии, впадает в ярость, отлучает от церкви? Нет, посылает императору дружественное послание, исполненное христианской кротости, и шлет ему свое благословение... О нет-нет, я к этому руки не приложил. Но именно на мою долю выпадет слушать в Меце, как будут торжественно оглашать эту буллу, которая не только отвергает верховную власть Святого престола, но и несет всей Европе одни лишь смуты, беспорядки и беды.

Хорошенькую жабу придется мне там проглотить, и притом еще мило всем улыбаться, ибо теперь, когда Германия отторглась от нас, нам надобно из последних сил спасать Францию, иначе на долю Бога вообще ничего не останется. Ох, будущее с полным основанием может проклясть этот 1355 год! До сих пор мы пожинаем его ядовитые плоды.

А Карл Наваррский, что тем временем поделывает Наваррский? Ну так вот, сидит у себя в Наварре и не может опомниться от радости, что ко всему, что он там, в Авиньоне, намутил, на нас еще свалилась эта напасть со Священной империей.

Сначала он ждал возвращения своего Фрике де Фрикана, который отправился в Англию вместе с Ланкастером и возвратился с его камергером, привезшим ответ короля Эдуарда насчет их планов, начерно набросанных в Авиньоне. Камергер отбыл в Лондон – на сей раз в сопровождении Колена Дублеля, столь-ничего Карла Злого, одного из участников убийства Карла Испанского. Этому самому Дублелю поручалось устно изложить соображения его господина.

Карл Наваррский был полной противоположностью королю Иоанну. Он умел ловче любого нотариуса оспорить каждый пункт, каждую строку, каждую запятую любого соглашения. И напомнить о том, и предусмотреть это, и опираться на такие-то и такие-то кутюмы, имеющие силу закона, а главное, уметь поурезать свои обязательства в отношении других и раздуть обязательства противной стороны... И пока что он не торопился варить кашу вместе с англичанами и на досуге наблюдал, какую кашу готовит французская сторона.