Когда им шестнадцать - [7]

— А ты?

— А я поброжу немного, подумаю. Когда ходишь — лучше думается. А то дома — я всегда у всех на глазах.

И проезжая в трамвае, я увидела ее, решительно шагающую под дождем, напрямик, через лужи…

Глава III РОДИТЕЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ

Проводить родительские собрания для меня было пыткой. Я чувствовала себя девчонкой перед взрослыми усталыми людьми. Поэтому старалась никого из ребят не ругать, в каждом находить что-то хорошее, от чего светлели материнские лица.

Катя училась не в моем классе, я только преподавала у них литературу, но ее отец однажды пришел и на мое родительское собрание. Сел впереди, маленький, седенький, в тесноватой ему военной форме, и строго наблюдал, как я расхваливала своих учеников.

Потом поднял руку.

— Разрешите?

Я замолчала, а он встал по стойке смирно и начал громить мой либерализм. Заодно произнес речь против разболтанности современной молодежи, с которой мы, учителя, мало требуем.

Родители моего класса обрадованно загалдели. Он точно открыл шлюз их возмущения. Оказалось, что мои утешения их только настораживали, особенно в сочетании с двойками в дневниках. Отец Кати умело направлял этот стихийный обмен мнениями. И в конце концов, ни до чего не договорившись, но довольные родители стали расходиться.

Потом мы вместе пошли домой. Я все ждала, что он начнет расспрашивать меня о Кате, но он говорил о методике преподавания литературы, о перегрузке школьников, и лишь в трамвае, галантно уступив мне место, сказал, полувопросительно:

— Вы, кажется, с дочкой подружились.

Я улыбнулась.

— Ну, как она? Ругает меня?

Я пожала плечами.

— Мы мало говорим о вас.

— Трудный она ребенок! Вот все говорят — переходный возраст. А сколько он может тянуться?! Одна радость — мальчиками не интересуется. Мать ее убедила, что тряпками, мальчиками увлекаются только дуры…

— Ну, в ее возрасте все тряпками и мальчиками интересуются… — сказала я.

— Мы так боимся ее не дотянуть до института… Жена болеет, но не хочет уходить с работы, чтоб не превращаться в домохозяйку. А семья требует заботы…

— А Катя?

У меня Катя с восторгом предлагала свои услуги: подметала, вытирала пыль, и однажды, пока я хозяйничала на кухне, даже помыла пол. Правда, после моего возмущения обещала этого больше не делать.

— Катя у нас набалованная. Никакой сознательности, без напоминания ничего не сделает. Жена говорит, когда я ругаюсь: «Мне легче самой сделать, чем ей десять раз напомнить».

Отец Кати выглядел много старше своих лет, как почти все, кого коснулась война. Хотя держался прямо, подтянуто. Выдавали возраст даже не лысина, не седина, а усталые глаза в набрякших мешках, тускневшие, как только он переставал следить за собой.

— Неприятности бывают на работе, нервничаю, домой прихожу — усталый, а она грубит, нахальничает — вот и срываюсь…

— А вы бы ей рассказали…

— Ребенку? Не хватало еще с собственным ребенком делиться…

Он засмеялся.

— Вы, кажется, принимаете Катьку за сознательного человека. А она еще совсем несмышленыш.

Отец Кати мыслил как и многие родители, с которыми я сталкивалась. Они не понимали, что, искусственно сохраняя инфаньтильность детей, они обезоруживали их перед дальнейшей жизнью, приучали вечно оглядываться на старших, полагаться на их авторитет, не вырабатывали в них чувства ответственности за себя. Катя все-таки бунтовала, жадно искала «смысл жизни», вглядывалась в людей, в родителей. А ее многие одноклассники воспринимали окружающий мир пассивно, втайне довольные, что до конца школы, по крайней мере, им ни о чем серьезном не надо еще думать… И когда я попрекнула одного толстого мальчика флегматичностью, он рассудительно сказал:

— Куда спешить?! Успею и поволноваться, и поработать… А пока надо брать от Золотого детства, что предки дают…

Отец Кати и не подозревал, какой придирчивый наблюдатель вырос у него в доме. А ведь он сам, видимо, был неплохим воспитателем взрослых, недаром фронтовые друзья не забывали его адреса. Но дочку он мог проглядеть, передоверив ее воспитание жене. И я не могла подобрать слов, чтобы сказать ему об этом прямо. Я стеснялась своей молодости в беседах с подобными седыми, умудренными опытом людьми.

— Веселенькое дело, — перед дочкой распинаться! Да я И жене слова о службе не скажу, не ее женского ума дело… мои заботы…

Он покосился на меня и неожиданно добавил с каким-то вызовом:

— А все-таки, Катька у меня — молодец. Умеет спорить. С характером! Это же лучше, чем быть киселем. Я точно таким был в детстве. Иной раз обозлюсь на нее, а потом себя вспомню. Меня отец драл часто, и за дело, и без дела… Даже жалко, что она — не парень…

Потом мы вышли из трамвая, и он сказал:

— Вон видите, наше окно. Я всегда на него смотрю, подъезжая. Около него Катька занимается. И сразу спокойнее на Душе становится, когда ее головенку вижу, значит пока — все в порядке. Она ведь у нас с выбрыками. А вам она не очень надоедает?

— Да нет, что вы!

— А то жена хотела ей запретить к вам бегать, так такой рев был. Она у нас плакса, к сожалению.

Я чувствовала, что дочку он любит страстно, но обращаться с ней не умеет. Я уже понимала, хотя всего третий год работала в школе, что быть настоящим отцом, матерью — это талант. И есть он не у каждого. Родители должны не только одевать, кормить ребенка, не только учить его, но и бережно лепить его душу, формировать его мировоззрение, воспитывать нравственные качества. День за днем наблюдать его рост, изменения физические и духовные. Все время направляя, помогая жить, без обид и оскорблений. А главное, не деспотично. Потому что родительский деспотизм чаще всего вызывает в детях и озлобление, и лживость, и пассивность.