Когда цветут эдельвейсы - [5]

«Конечно, не писатель, — думала Ольга, — но рассказывает захватывающе! Просто интересно!» И уже вслух спросила:

— А ты что, турист? Любишь побродить по горам?

Усмехнувшись такому неожиданному крещению, Васька немного помолчал и, скосив взгляд на девушку, ответил:

— Нет. Я не турист. Я — штатник.

— Как это понимать? — удивилась она незнакомому слову.

— Охотник! Профессиональный охотник! — дополнил он, ожидая на сказанное реакции, которая не заставила себя долго ждать.

— А что, разве существует такая профессия?

— Мало того что существует! Но еще и процветает! Не хватает мест для всех желающих.

— Это значит, что ты собственноручно убиваешь животных, чтобы утолить свою страсть?

Ваську задели ее слова, но он как можно спокойнее стал объяснять:

— Убиваешь — очень грубо сказано! Я или отлавливаю, или отстреливаю, чем регулирую численность поголовья соболей на своем участке. — Он сам удивился своим словам, они прозвучали как-то неестественно, по-книжному. — В тайге все взаимосвязано: что положено природой и сколько положено — лишнего не будет. Все зависит от корма для того или иного вида. Впрочем, вкратце я тебе не могу объяснить — надо время, это слишком длинная история...

Последние слова были произнесены целенаправленно и с умыслом: впереди показались первые строения, конечный пункт для Ольги, где находился дом ее родителей. Надо было что-то предпринимать: Васька не хотел расставаться с девушкой и желал продолжения знакомства, поэтому перевел разговор:

— Как ты смотришь на то, что вечером мы с тобой встретимся?

Это была окончательная победа! Он сразу же заметил это по выражению ее лица. Но Ольга напущенно сдвинула брови и, едва скрывая радость от сделанного предложения, ответила распространенной фразой:

— Может быть, и встретимся — посмотрим на твое поведение! И без рук...

Васька согласно кивнул головой и совсем по-другому, серьезно спросил:

— Так где твой дом? Показывай!

Ольга приподняла руку:

— Вон за тем поворотом — мой переулок!

3

Медленно открывая глаза и приходя в сознание после отключения, Николай уставил остекленевший взгляд в потолок, который очень давно не видел побелки, и сам себе задал знакомый алкоголикам вопрос:

— Где я?

Ответом на это донеслось смачное чавканье. Медленно повернув голову на издаваемый звук, к своему ужасу, он увидел большую рогатую голову, неторопливо жующую потемневшее от грязи древнее полотенце, которым его жена Марья постоянно вытирала со стола.

«Ну вот, наконец-то я и помер! — с тяжестью на быстро бьющемся сердце подумал он и, жалея себя, закрыл заполнившиеся слезами глаза. Скорее всего, попал в ад! Только почему-то черти очень похожи на наших коров! Вот вчера с ними разговаривал — они выглядели совсем по-другому, а здесь же что-то не то! Надо проверить...»

Медленно подтянул руку к уху — дернул изо всей силы. Больно! Нет, это не сон!

Резко подскочив на старом потрепанном диване, в последние десять лет издающем звуки квакающей лягушки, ужаснулся: соседская корова Зорька, стоящая посреди комнаты, не только смаковала наполовину зажеванное полотенце, но и, подняв хвост, исправно исполняла свои природные обязанности по «минированию» лежащего на полу паласа.

Всегда и везде следующий за матерью полугодовалый бык Мишка, своей внешностью и силой напоминавший доброго скакового коня, стоял на кухне и, зажмурив глаза от удовольствия, доедал из большой кастрюли, стоявшей у порога, вчерашний, начавший подкисать борщ. Текущие с морды длинные и тягучие слюни свисали до пола.

Видимо, не найдя более подходящего места, пестрый петух Петька топтал на шифоньере белоснежную курицу, после чего, горделиво выпятив грудь, захлопал крыльями.

Еще две рогатые скотины, уже незнакомые Николаю по масти, мирно лежали на полу в спальне, медленно пережевывая жвачку. Рядом на кровати спала пьяная жена Мария, издавая такой вибрирующе-заливной храп, что дрожали оконные стекла.

Из сеней в избу в открытый проем двери выглядывали еще две головы.

Спасаясь от знойного солнца и досаждающих паутов, мирные твари спокойно заполонили дом. Они беспрепятственно вошли в калитку, оставленную открытой пьяным соседом Иваном, ушедшим с полчаса назад в магазин за очередной дозой водки. Забыв закрыть за собой дверь, он едва отошел от дома и через десять метров был сражен тяжелыми градусами, упав в придорожную пыль, сосед по-орлиному раскинул руки и, вдыхая ароматы сельского хозяйства, зычным баритоном путал сидящих на привязи дворовых собак.

Как сохатый во время гона, Николай проревел на всю хату утробным пропитым голосом:

— Ма-а-а-нь-ка-а! Вста-а-вай! Проспишь все хозяйство!

Мгновенно подскочившая на кровати жена, еще не проспавшаяся от продолжительного загула, оквадратила красные глаза и, крестясь рукой так быстро, что ее мелькание было едва видно, запричитала:

— Ой, Господи! О Боже!

Все пришло в движение! Застрявшие в узком проходе бычки, преспокойно лежавшие до этого в комнате, напуганные дикими воплями, скользили копытами по давно не крашенному полу и, напряженно приподняв хвосты, атаковали женщину «жидкой артиллерией».

Обезумевшая от страха соседская корова Зорька, не находя выхода, наматывала по комнате круги, накатывая на лирообразные острые рога попадавшие на пути вещи: черно-белый телевизор «Рекорд», сервант с находившейся в нем посудой, допотопный, хрущевских времен трельяж, зеркала от которого разлетались с сухим звоном.