Когда боги спят - [2]

Тогда казалось, что цель совсем рядом. Но на деле она была еще ближе, чем я думал.

А споткнулся я на сущем, как мне тогда показалось, пустяке. На такой мелочи, что просто дрожь пробирает. На одном интеграле. Интеграл, правда, был действительно заковыристый. Провозившись с ним дня три и совершенно потеряв терпение - просто потому, что не ожидал такой вот неожиданной подножки, когда, казалось, решение совсем рядом, и все катилось к успешному завершению работы - я попытался подсунуть его кое-кому из коллег, и даже самому профессору, но никто из них не нашел новых, еще не испробованных мною подходов, и в итоге я остался с общей рекомендацией подсчитать его численно, на компьютере. Чтобы дать такой совет особого интеллекта не требуется. Только дело в том, что далеко не все задачи компьютеру подвластны - специалисты, занимающиеся проблемами вычислимости, меня поймут. И уже после первых же пробных расчетов я пришел к убеждению, что данный интеграл относится как раз к разряду невычислимых, то есть таких, для которых время их вычисления при повышении точности результата, скажем, в два раза возрастает в большее количество раз. Необходимое мне значение точности численного интегрирования оказывалось поэтому недостижимым в принципе. Нет, этот интеграл требовалось взять аналитически, это был единственный реальный путь. И именно на этом пути я и совершил роковую ошибку.

Я положил этот интеграл равным две трети пи.

Не потому, что имел для этого хоть какие-то реальные основания.

Нет - просто потому, что такой результат идеальным образом вписывался в построенную мной теорию. И мне показалось, что я имею право пойти здесь на подлог - а это был именно подлог, ведь ни в одной из своих публикаций я не решился сослаться на произвольность этого предположения. Я находил себе оправдание в том, что Вселенная должна быть устроена разумным образом, должна описываться законченными и внутренне непротиворечивыми теориями, а потому сама логика вещей подсказывает, что злосчастный интеграл должен иметь именно такую, необходимую мне величину.

Позже, когда мы уже вдвоем с профессором Ранкором занялись снова этим интегралом, пытаясь понять, что же произошло с нашим миром, мы выяснили удивительную вещь - он принадлежал, оказывается, к обширному классу так называемых интегралов Лаггера, которые, как было доказано, не имеют определенной величины - я не специалист в области анализа, и так и не понял всей глубины заключенной в этом математической премудрости. Для меня важно, что, формально я имел право присвоить этому интегралу именно такую величину - я же не мог предвидеть последствий своего шага.

Я и помыслить, конечно, не мог, что повлечет за собой такой поступок!

Я вообще тогда, как теперь понимаю, ни о чем не думал - только о том, что вот, наконец, достиг желанной цели. Решил-таки задачу, использовав принципиально новый подход, и тем самым осуществил настоящий прорыв в науке. Мне уже виделось, что моя работа, в которой подводился итог проведенных исследований, выходит на первые места в индексе цитирования, я уже не сомневался, что примененный подход будет носить мое имя, и впереди, еще недостижимая, но уже приобретающая конкретные очертания, замаячила Нобелевка. Конечно, мечтать об этом не возбраняется ни одному ученому, но ей-богу, я имел для такой мечты основания, и это признавалось тогда всеми, с кем я работал. Даже профессор Ранкор, обычно весьма сдержанный в своих оценках, как-то раз обмолвился, что я, судя по всему, пойду в науке гораздо дальше его самого. Он не завидовал мне - он мною гордился. Хотя на самом деле я достоин был презрения, ибо в то время совершенно выбросил из головы даже воспоминания о совершенном подлоге. Я считал, что множившиеся экспериментальные подтверждения правильности моей теории служат достаточным оправданием весьма произвольного предположения, и не спешил снова вернуться к анализу сомнительного звена в цепи моих теоретических построений. Теперь именно эта моя тогдашняя успокоенность, почивание на лаврах, которому я тогда предавался, терзают мою душу и не дают спокойно спать по ночам. Ведь - кто знает? - быть может, тогда еще были шансы все исправить?

Первый сигнал тревоги прозвучал в ноябре прошлого года, когда начали поступать данные с только что выведенного на орбиту спутника наблюдения за Солнцем "Солар-иж". Правда, я лично стоял несколько в стороне от обработки получаемой с него информации - набирал статистику по звездам шаровых скоплений, используя результаты наземных наблюдений в оптическом диапазоне. Поэтому тот разговор с профессором Ранкором был для меня совершенно неожиданным.

Помнится, еще утром, заглянув зачем-то в его кабинет, я поразился его усталому виду и какому-то отрешенному взгляду, которым он меня встретил. Но профессор - это знали все на кафедре - не любил, чтобы проявляли заботу о его здоровье. Поэтому я, не сказав ни слова, ушел к себе, быстро, впрочем, позабыв мелькнувшее было в душе чувство обеспокоенности. Но оно вернулось, когда ближе к обеду профессор позвонил мне и еще более усталым и каким-то, я бы сказал, растерянным голосом, попросил зайти к нему в кабинет, захватив кое-какие бумаги.