Когда боги глухи - [19]

— Есть вопросы, на которые может дать ответ только сама жизнь, — усмехнулся Дмитрий Андреевич.

Павел медленно водил черной пластмассовой расческой по густым волосам и смотрел на камыши. Они шевелились на ветру, над ними порхали тоненькие синие стрекозы.

— Я женюсь один раз и навсегда, — убежденно сказал Павел.

— Тогда не торопись, сын… Как говорит твоя бабушка: «Не тот богат, у кого много добра, а тот, у кого жена хороша». А ты так к ней и не заходишь? — спросил Дмитрий Андреевич. Хотя голос его прозвучал почти равнодушно, но Павел понимал, что для отца его ответ на этот вопрос много значит.

— У Волоковой тяжелый характер. Я не живу дома с войны, Игорь сбежал от нее в сорок третьем. И потом этот… Шмелев!

— Карнаков, — поправил отец.

— Выйти замуж за врага!..

— Она ведь этого не знала. Я хочу, чтобы ты был справедливым к ней, — твердо сказал Дмитрий Андреевич. — Она твоя мать. Знает, что ты приехал, будет переживать, а сама не придет к тебе.

— Ты говоришь, — не знала, что Карнаков шпион? — горячо заговорил Павел. — А потом? Когда узнала? Поехала под Калинин к нему! Говорят, даже батраки работали на ее усадьбе.

— Я ее не оправдываю, но и ты не забывай, что она малограмотная женщина, ни черта в политике не разбиралась…

— Бабушка Ефимья ни читать, ни писать не умеет, а ушла к партизанам и вывела нас через Черное болото! Если бы не бабушка Ефимья, я пропал бы, — произнес Павел. — Всю войну мы жили у нее с Вадимом, да и после войны. Она тебя не винила. Говорит, не было у тебя счастья… с Волоковой, нет и с Раей.

— Мать скажет так скажет, — усмехнулся Дмитрий Андреевич.

— Ты сказал, что Волокова для тебя чужая… — задумчиво сказал сын. — Для меня — тоже. И ничего я с этим не могу поделать! Как увижу ее на улице, хочется поскорее перейти на другую сторону или юркнуть в чужую подворотню!

— И все-таки ты переломи себя, — посоветовал отец. — Что было, то быльем поросло. У нее ничего в жизни, кроме тебя да Игоря, не осталось. Неужели ты этого не понимаешь, черт бы тебя побрал?!

— Понимаю, но…

— Без всяких «но»! — прикрикнул отец. — Сегодня же сходи к ней, помоги что надо по дому, хоть дров наколи, что ли? Ты знаешь, как женщины умеют ненавидеть? — вдруг прорвало Дмитрия Андреевича. — Небо тебе покажется с овчинку, когда женщина пойдет войной на тебя… И для нее все средства хороши! Потому я ушел, Паша, что хотелось головой в омут! Ее любовь угнетала меня, а уж когда возненавидела — мне жизнь стала не мила. Люди радуются, когда едут домой на каникулы, а я ехал в Андреевку из Ленинграда по обязанности… И эти бесконечные попреки, сцены ревности, оскорбления, угрозы. Я думаю, она и замуж вышла за Карнакова, главным образом, чтобы досадить мне. Не верю, чтобы она его сильно любила.

— Почему она такая?

— Наверное, я отчасти виноват, — сказал Дмитрий Андреевич. — Других учил, воспитывал, а собственную жену не сумел перевоспитать… Это мне и покойный отец говорил.

— Ладно, я схожу к ней, — пообещал Павел и добавил: — Вадим обещал приехать. Все-таки добился своего: стал артистом! Играет чудаков разных. Даже в газете писали о нем.

— Он всегда был артистом, — улыбнулся Дмитрий Андреевич. — Артистом и поэтом.

— Бабушка блинов напекла, ждет нас, а мы тут прохлаждаемся, — спохватился Павел. Он проголодался и от одной мысли о горячих блинах со сметаной сглотнул слюну.

— Хорошо, что вы с Вадимом дружите, — поднимаясь с травы, сказал отец. — Вспоминает он своего родного отца — Кузнецова?

— Что-то не припомню, — подумав, ответил Павел. — Он ведь Казакова называет отцом.

— Федор Федорович — хороший человек, — сказал Дмитрий Андреевич. — Но родного батьку нельзя забывать. Иван Васильевич был храбрым командиром.

— Был?

— Ты разве не знаешь, что он погиб в Берлине? — удивился отец.

— Вадим говорил, что без вести пропал.

— Весть о себе он наверняка оставил… Мы еще о его делах услышим. Убежден, что фашисты за его смерть дорого заплатили. И Вадим может гордиться своим родным отцом.

— Интересная штука получается, — невесело рассмеялся Павел. — Отцы, которыми можно гордиться, бросают своих сыновей…

Дмитрий Андреевич взглянул на сына, но промолчал. Лишь подъезжая к дому, заметил:

— Не будь таким злопамятным, Павел! Чаще всего, когда семья распадается, оказываются виноватыми почему-то отцы… Я не хотел бы, чтобы ты был виноватым перед своими детьми!..

Глава третья

1

Худощавый, с густыми рыжеватыми усами человек в замшевой куртке сидел в летнем открытом кафе, тянул из высокой кружки пиво и смотрел на летное поле. Пассажиры спускались по металлическому трапу с самолета, грузчики, открыв створки люка, укладывали на открытую платформу грузовика чемоданы, коробки, баулы. По серому асфальту к самолету неторопливо полз длинный серебристый бензозаправщик. На трапе самолета надпись: «Interflug».

День был солнечный, и металлические части самолета, замки чемоданов, лобовое стекло заправщика и даже целлулоидные козырьки шапочек техников — все сверкало, пускало во все стороны ослепительные зайчики. Берлинский аэропорт только что принял лайнер из Москвы. Когда последний пассажир сошел на землю, из салона показались пилоты в синей форме.