Кодекс чести - [8]

— В кузню бы надо, — подал совет специалист по смазанным осям Петр, — коли уж кузнец не сможет, тогда уж оно того! А смазать, оно и опосля можно. Почему же не смазать!

Однако до смазки было еще так далеко, что впору хвататься за голову.

— Слушай, Антон, — обратился я к предку, — давай оставим рыдван здесь ремонтировать и поедем налегке в коляске. Я ведь так и с ума сойду! Ты представляешь, каково Але одной!

Поручик серьезно посмотрел мне в глаза и бледно улыбнулся:

— И что ты всё спешишь! Ну, приедешь ты в Петербург, и что? Тайную экспедицию приступом возьмешь? Только сам голову потеряешь и Алевтину погубишь. С Алиным талантом людей понимать, ей сам черт не брат, она лучше тебя сумеет кого и как нужно вокруг пальца обвести.

— О чем это ты? — удивленно спросил я. То, что моя жена после смертельной болезни и запредельно высокой температуры вдруг начала понимать, о чем думают окружающие, знали только мы с ней вдвоем.

— О том. Неужто сам не заметил? Твоя Аля людей насквозь видит! С ней говоришь, и страшно делается — как будто сквозь лорнет тебе в душу смотрит.

— Ну, ты скажешь, — промямлил я. — Представляешь, как девочке страшно и одиноко, под арестом, одной среди чужих людей, — говорил я, понимая умом, что предок прав, и эмоциями, как и лбом, стены Петропавловской крепости не пробьешь.

— Ты думаешь, я от гордыни с этим катафалком связался? — кивнул он на рыдван. — Тебя, дурня, жалею. Пусть кому интересно, куда мы спешим, не думают, что ты против царского приказа бунтарь. И в Санкт-Петербург не спешно летишь с крамолой, а приехал тихим ходом по своим делам. Может, пока мы доберемся до столицы, всё и разрешится, и получишь свою Алевтину, или как ее теперь зовут, Амалию, в целости и сохранности.

Признаться, я впервые слышал от предка такие разумные и, главное, длинные речи. Обычно он бывал лаконичен и больше произносил краткие тосты, чем связные фразы.

— Наверное, ты прав, — признал я, глядя на дорогу, по которой со стороны села к нам приближалось изящное ландо, запряженное великолепной вороной лошадью.

— Посмотри, это вероятно местный помещик.

Антон Иванович оглянулся на подъезжающего господина средних лет, весьма благородной наружности.

— Здравствуйте, господа! — произнес тот, приказывая кучеру в ливрее и треугольной шляпе остановиться возле нас. — У вас, как я погляжу, поломка!

— Ось, будь она неладна! — пожаловался Антон Иванович. — Ума не приложу, что теперь делать.

Седой джентльмен сочувственно улыбнулся, вышел из ландо и обошел завалившуюся карету.

— Странно, — удивленно сказал он, — у вас треснула поперечная осевая балка, весьма редкая поломка.

— Тот-то и оно.

— Однако я думаю, особенно беспокоиться не о чем, у нас прекрасный кузнец, он всё мигом починит.

— Будем премного благодарны, — поблагодарил предок, — позвольте представиться, — он назвался сам и отрекомендовал меня: — а это мой родственник, Алексей Григорьевич Крылов, путешествует по собственной надобности.

— Карл Францевич фон Герц, здешний управляющий, — в свою очередь назвался джентльмен. — Буду рад пригласить вас господа, пока идет ремонт, погостить в нашем имении. Графиня Закраевская нынче больна, но гостям у нас всегда рады.

— Удобно ли беспокоить больную? — засмущался Антон Иванович.

— Изрядно удобно, у нас для приезжих заведены особые флигеля, так что никакого беспокойства графине не будет.

Карл Францевич говорил по-русски чисто, и только узнав по имени о его иностранном происхождении, я обратил внимание на то, что небольшой акцент у него всё-таки был.

— Вы обмолвились, что графиня больна? — светски вежливо поинтересовался гвардейский поручик.

— Очень больна, — подтвердил управляющий. — Я послал нарочного в Петербург за доктором Фишем, да того всё нет. Опасаемся за жизнь ее сиятельства.

— Здесь мы можем помочь, Алексей Григорьевич изрядный лекарь, — похвастался предок.

— Неужто! — обрадовался Карл Францевич. — Очень рад, что у нас в России появились собственные доктора! Графиню Закраевскую пользовали самые известные доктора! Жаль только никто уже не в силах ей помочь.

— Алексей в силах, — уверил управляющего предок. — Он по этой части мастак!

— Выбор доктора серьезный шаг, у каждого лекаря есть своя метода. Вы, господин Крылов, чем лечите больных? — спросил он меня.

— Руки он накладывает! — ответил за меня поручик. — И, представьте, помогает.

— О, тогда конечно, — вежливо удивился немец. — Может быть, вы поможете графине?

— Конечно, чем возможно — помогу, — пообещал я.

— Тогда, господа, поедемте сразу, а про карету не извольте беспокоиться, я распоряжусь.

Фон Герц сел в свое ландо, мы с предком в коляску и направились в поместье.

— Ты зря меня втянул в лечение, — упрекнул я Антона Ивановича, — может быть у старухи что-нибудь серьезное. У меня же кроме рук никаких лекарств нет.

— Ты и руками вылечишь любо-дорого. К тому же думаю, что доктор Фиш в такую глушь всё равно не приедет — он самый дорогой доктор в Питере, к нему и там попасть невозможно.

Мы въехали в село. Было оно, по нынешним понятиям, велико и, что удивительно, с мощеной тесаным песчаником дорогой! Такого великолепия я пока еще не видел. Избы также были вполне приличные и построены по плану, стояли на равном расстоянии друг от друга вдоль дороги. К тому же почти все были с небольшими палисадниками. В центре села высилась каменная церковь, как я уже отмечал, была она пятикупольной, с отдельно стоящей колокольней. Такому нарядному храму мог позавидовать иной город.