Кодекс Алеппо - [39]

– Я не составлял для него письма, – ответил Шрагай. – Спросите его самого, кто это письмо за него написал.

Адвокат перешел к другим темам, но затем снова вернулся к письму.

– Письмо, – сказал Шрагай на этот раз, – написано по моему совету. Однако неверно, что большая часть его содержимого продиктована мною. Я попросил его написать про «короны» и про то, как они попали сюда.

Позже адвокат вернулся к этому письму еще раз. Он отметил, что в нем нигде не говорится о необходимости посоветоваться с рабби Даяном – что вроде бы входило в полученные Фахамом инструкции. Заметил ли это глава Отдела Алии?

– Я не просил Фахама не упоминать в письме Даяна, – сказал Шрагай.

По ходу судебного процесса гнев алеппской общины нарастал. Частично это было вызвано ощущением, что европейская элита видит в них людей второго сорта. Во время процесса один из лидеров общины, адвокат Меир Ланиадо написал секретарю президента гневное письмо, обвиняющее Бен-Цви в попытке заключить сделку касательно «Короны» с одним из алеппских магнатов, проживающих в Нью-Йорке, а именно с Исааком Шаломом, владельцем компании, производящей холодильники, чтобы таким путем обойти упрямую общину в Израиле. «Меня поразил тот факт, что вы обратились к Исааку Шалому – подобные хитроумные приемы были приняты в восточных общинах пятьдесят лет назад, когда некоторые люди старались заручиться содействием человека богатого или чем-то известного, а остальным членам общины приходилось молчать», – писал Ланиадо.

Это письмо было написано в 1960 году, в тот же год, когда Фахам переехал с семьей в Бруклин. Процесс, который все еще продолжался, не был уголовным, Фахам не подозревался в деяниях, опасных для общества, и потому уехал без помех. В устных воспоминаниях, которые он оставит двадцать лет спустя, Фахам описал, как этот спор в конце концов разрешился еще до его отъезда. Насколько он помнит, на одном из заседаний в раввинском суде Иерусалима ему встретился Тавил, раввин из Алеппо, который за это время перебрался в Израиль. Фахам набросился на него с упреками.

[Тавил] ответил прежде, чем я закончил фразу: «Это правда, они меня одурачили. Я встретился с президентом и сказал ему, что никогда не просил тебя передать “Корону” какому-то определенному человеку». Заседание началось. Сперва они вызвали Тавила, и он подтвердил мои слова. Потом они выпустили его из зала через боковую дверь. После того, как он ушел, они позвали меня, извинились и объявили, что суд откладывается.

Если верить Фахаму, все было недоразумением: его оппоненты в суде признали, что он всегда говорил правду.

Старикам дозволено сочинять небылицы, но лишь до тех пор, пока эти небылицы не выдаются за историческую правду. А из-за отсутствия серьезного расследования именно это и произошло. Рассказ торговца сырами, являющийся одним из ключевых моментов всей истории, без всяких вопросов и оговорок был включен в научный труд о «Короне», написанный по-английски одним из профессоров Иешива-университета Нью-Йорка. Не подвергли его критическому анализу и в официальной версии истории «Короны», опубликованной на иврите Институтом Бен-Цви. По этой версии, конец истории вышел таким, каким многие хотели бы его видеть.

К тому времени, как Фахам записал свои мемуары, то есть в конце семидесятых, он был уже стариком. Его воспоминания полны фантастических деталей и красок: например, он якобы почти ежедневно беседовал с сирийским премьер-министром и не раз лично спасал алеппскую общину от преследований. Во время погрома он даже спас сорок еврейских детей, спрятав их в своем доме, хотя живший с ним сын, когда я брал у него интервью, этого не вспомнил. Также Фахам заявил, что во время погрома благополучно вынес «Корону» из синагоги, хотя двадцать лет назад уверял, что до встречи с двумя раввинами, попросившими его тайно вывезти манускрипт, даже не знал о том, что она не сгорела. Его рассказ о завершающей стадии суда, если сравнивать его с протоколами, тоже сплошная фантазия.

К 1960 году, когда процесс длился уже два года, оба алеппских раввина, отославших книгу с торговцем сырами, уже бежали в Израиль. И первого марта вместе выступили свидетелями в суде. Когда читаешь старые протоколы, их гнев почти физически ощутим.

– Мы вручили нечто человеку, который злоупотребил нашим доверием! – говорит суду Моше Тавил. – Мы убеждены, что «Корона Торы» принадлежит алеппской общине и иначе быть не может. – И добавляет: – Если бы рабби Даяна не было в Израиле, мы бы ни в коем случае не отослали туда «Корону».

– Мы отдали «Корону» господину Фахаму, чтобы он ее передал Исааку Даяну, – свидетельствует второй раввин, Салим Заафрани. – Мы вовсе не просили его отдать это кому-то другому, и он не получал на это разрешения. Нам компромиссы не нужны. Я желаю, чтобы «Корону» вернули алеппской общине.

Как неизменно утверждали алеппские евреи, идея о том, что два раввина по собственной воле вручили «Корону» каким-то чужакам или же позволили члену их общины отдать ее кому-то по собственному выбору, – такая идея просто абсурдна. Алеппские раввины решили, что «Корону» больше нельзя оставлять в их городе, но они и в мыслях не имели выпускать ее из общины.