Код жизни - [2]

При написании «Суммы» возникла другая трудность. В духе времени я считал, что кроме триплетов, построенных из четырехбуквенного «алфавита», больше ничто не определяет и не передает наследственных признаков, и уже тогда видел опасность в том, что после выявления триплетов, которые формируют белки, отвечающие за дальнейшее развитие (например, эмбриональное или органов), невозможно узнать, определяют ли другие триплеты еще какие-либо белки. Я думал, что опасно разделять генетический код на куски и затем делать вид, что ничего не разделено, что просто имеются некие «бессмысленные» сочетания из трех букв УЦА, или ГАЦ, или УАГ; я, однако, не писал о том, что, например, можно передавать «жизненно важные» триплеты, то есть эксоны, прикидываясь, что это какие-то случайные калейдоскопические части. Я обсуждал различные этические вопросы, но не хотел вдаваться в возможность рыночного использования секвенции кодонов. Но сейчас, когда эта «рыночность» в США стала реальностью, я не должен прикидываться дураком: уже произошло то, чего я опасался, и мое умолчание не имело большого смысла, ибо в процессе познания часто прибегают к скальпелю… Иначе говоря, если кто-либо заметит что-то раньше других, но не захочет заявить об этом во всеуслышанье, потому что посчитает замеченное in spe вредным, ему ничто не поможет, поскольку наука — автокаталитический процесс, и если не он, то кто-либо другой добьется того же.

Так, в «New Scientist» от 22 февраля 1997 года промелькнула информация, что правительство США согласилось на патентование отдельными фирмами небольших фрагментов ДНК (генетического кода), которые могут кодировать какие-либо ценные черты (атрибуты) органов — независимо от того, убедительно ли доказана эта ценность. Позволю себе напомнить, что во избежание препятствий ЭТИЧЕСКОЙ природы я призывал в «Сумме» не брать гены из живых клеток, а синтезировать их биохимически по уже распознанным (прочитанным и дешифрованным) оригиналам. В США уже разрешено патентовать СИНТЕЗИРОВАННЫЕ нуклеотидные секвенции, так как prima facie это выглядит невинно: кто-то там складывает себе «нуклеотидные буковки» в некий по-своему упорядоченный ряд — как укладывают кубики «Lego» или кости домино (собственно, почему это не может быть разрешено?). Но многие молекулярные биологи запротестовали, и, надо сказать, не без причины, поскольку они опасаются того же, чего и я опасался тридцать четыре года назад. Напрасны все запреты клонирования человека, напрасны анафемы, напрасны Roma locuta, causa finita, напрасны этические комиссии и т. д. и т. п., если можно синтезировать короткие генные секвенции, ведь из этих «коротких секвенций» можно складывать более длинные, а если можно более длинные, то где тогда должна проходить граница? Ведь незаметно мы придем к сложному человеческому геному целиком, созданному не иначе, чем строится любое сочетание химических связей, — вот и без разрешения на клонирование человека можно будет получить человеческий геном (как в Human Genome Project) — не сегодня, так завтра!

Это похоже на то, как если бы мы запретили строить здания определенной формы, но позволили бы изготавливать кирпичи, колонны или опоры, а ведь составление строительных элементов, уже готовых для использования, — это очень просто, и даже само по себе напрашивается.

Я не собираюсь вдаваться в подробности битв, которые ведут сейчас противники патентования генных фрагментов, чтобы воспрепятствовать коммерциализации Human Genome, однако вопрос не поддается краткому изложению. Пока известно, что запатентованные секвенции могут быть использованы — то есть, грубо говоря, их можно выбросить на рынок и продавать: у них уже есть рыночная стоимость! Представители фирм утверждают: «Изобретение, которое можно запатентовать, не обязательно должно активно использоваться, ведь комитет по патентам разрешит патентовать и отвертку, которая минимально улучшена по сравнению с существующими». Но многие биологи отбрасывают эту аргументацию. «Ген можно запатентовать через способ его кодирования», а если кто-либо найдет другой способ, можно запатентовать и тот. Дело не в том, что как только некая секвенция будет запатентована, каждой лаборатории, которая захотела бы использовать эту секвенцию для своих нужд, пришлось бы оплачивать лицензию владельцам патента (хотя так называемые рестриктазы — энзимы, служащие для разделения цепочек ДНК, уже запатентованы), — просто процесс идет шаг за шагом, а запреты, которые можно обойти по шагам, ничего не стоят. Поэтому вся болтовня и все крики о «запретах клонирования людей» просто никуда не годятся. На пути стоит другое препятствие: проблема МАТЕРИ, которая бы выносила плод. Но сейчас неизвестно, важен или не важен junk ДНК для решения всей проблемы. Следовало бы полностью удалить junk ДНК из какого-либо генома, например, обезьяны, и убедиться, возможно ли клонирование после этого. Это возражение остается в силе.

Впрочем, существует возражение совсем иного рода. То, что я не смел прогнозировать в «Сумме», вышло под защитной литературной окраской в 21-м путешествии Ийона Тихого в «Звездных дневниках», там, где о клонировании я написал уже открыто. Дело в том, что «биографии» всех овец практически несущественны для распознавания их различий или идентичности. В отношении же людей об этом не может быть и речи. «Второй Эйнштейн» и вправду может быть «как бы однояйцевым близнецом» настоящего Эйнштейна, но ведь ничто не должно бы отличать его и с точки зрения духовной. Однако он может быть и абсолютно обычным человеком. Скажем так: геномы определяют анатомию и телесную физиологию. Клонированная кинозвезда будет похожа на «настоящую», как однояйцевый близнец. Но она не обязательно станет кинозвездой. Клонированная секс-бомба будет выглядеть как оригинал. Лицо, цвет глаз, фигура, строение тела, грудь, ноги и т. п. — идентичные. Но характер у нее может быть другой, так как он в значительной степени зависит от того, что с ней произойдет после рождения, от воспитания, окружения, традиций, среды и т. д. Поэтому рассказ о батальонах эйнштейнов — нонсенс на века. Признаюсь, что раньше не писал об этом прямо потому, что мне это казалось слишком очевидным, а то, что сегодня столько людей, даже рассудительных, говорит с угрозой о людях-«клонах», я считаю смешным. Способ, которым мы naturaliter зачаты, выношены и рождены матерью, я считаю тоже удивительным, только мы к этому привыкли и ничего более. Как сказал ксендз проф. М. Хеллер (M. Heller), понять что-либо — то же самое, что привыкнуть к нему. Есть в этой поговорке определенное, хотя и незначительное преувеличение. Клонирование людей могло бы иметь смысл прежде всего с точки зрения евгеники. Генная терапия сегодня не приносит результатов, потому что мы не в состоянии избавиться от наследственного груза недугов, передающихся от родителей: можно изменить состав определенной группы клеток тела, но не всех восьми биллионов! Вместе с тем «очищение» яйцеклетки (или не яйцевой, но выполняющей функции яйцевой — как в случае с овцой Долли) от патологически угрожающих организму генов (рака, гипертонии и т. д.) оказало бы революционное влияние на человеческую жизнь. Поэтому не следует «выплескивать с водой ребенка» (хотя, надо сказать, биотехнологии пока находятся в столь же ранней стадии, как в свое время «этажерка» Отто Лилиенталя). То, что английские ученые сразу «набросились» на клонирование овцы, не должно заслонять от нас тот факт, что было предпринято около 270 попыток, прежде чем это им удалось. Они переносили диплоидное ядро в яйцеклетку с удаленным гаплоидным ядром, при этом им не было точно известно, что они переносили и куда. Так было. Дикаря, который, найдя в одном месте пляжа пластинку, а в другом — граммофон из затонувшего корабля, манипулировал бы ими до тех пор, пока из уцелевшего репродуктора не поплыла бы «Девятая» Бетховена, нельзя назвать изобретателем граммофона и пластинки, и тем более композитором, равным Бетховену. Он сложил то, что уже было готово! То же самое сделали англичане. Преувеличение — мать глупости.