Код Кощея - [4]

Лиса получает гуся взамен курицы, идет в соседнюю деревню и просится там на ночлег с гусем. Ночью сжирает гуся, а наутро требует барашка в качестве возмещения ущерба, материального и морального.

Идет с барашком в следующую деревню, просится на ночлег, ночью съедает барашка и требует взамен теленка. Теоретически этак и до лошади можно было бы дойти. Но теленок в русской сказке, в отличие от курицы, гуся и барашка, сакрален. Теленок – не просто скот, как и у нас «мустанг» какого-нибудь антикварного года – не просто машина.

Столкнувшись с требованием отдать теленка, хозяин прерывает лисью цепочку обогащений. Вместо теленка он выносит собаку в мешке. По размерам собака и теленок схожи, так что сделка представляется Лисе состоявшейся. Она взваливает мешок на плечи и, довольная, уходит.

Но это сбой системы. Это как если бы в ответ на требование отдать «ауди А6» вы отдали бы истцу болид «Формулы-1». По размеру-то они, может, примерно одинаковые, но по цене-то болид даже и дороже. Но вы бы отдавали его, надеясь, что вымогатель сядет за руль и разобьется на первом же повороте.

Что и случается с Лисой. Отойдя немного от деревни, Лиса развязывает мешок, собака бросается за Лисой в погоню, Лиса прячется под корягу, собака тщится достать беглянку…

И тут-то мы понимаем, как устроен в русской сказке обман и почему Лисе не стыдно хитрить с целью обогащения, а хозяину не стыдно хитрить, когда ему жалко теленка.

Лежа под корягой, Лиса учиняет допрос органам своего тела на тот предмет, который из органов чем именно был занят ради спасения Лисы от собаки. Лисьи глаза говорят, что они смотрели, куда бежать. Лапы говорят, что они бежали так быстро, как только могли. Уши говорят, что они слушали, близко ли собака. И только хвост говорит, что он цеплялся за кусты и ветки и вообще всячески мешал побегу.

Вот как устроен обман. Персонаж русской сказки словно и целостен, и дискретен одновременно. Части тела у сказочного персонажа одновременно как бы и составляют единое тело, но как бы и существуют сами по себе. Вот почему не стыдно обманывать. В начале осуществляемой Лисой мошеннической схемы курицу съедает лисий желудок. А на следующий день гуся требуют оскорбленные лисий мозг и язык. И получают гуся лисьи лапы, вроде бы никакого отношения не имеющие к ночному пожиранию курицы.

И хозяину избы, положившему в мешок собаку вместо теленка, хитрость помогает осуществить этакая как бы разрозненность его органов. Умом-то он понимает, что должен отдать теленка взамен пропавшего барашка. Но глаза его как будто не видят, и он сажает в мешок собаку, не испытывая никаких угрызений совести, ибо это ведь глаза его виноваты в подлоге, а остальные органы – ни при чем.

Всерьез руководствуясь этакой странной логикой, Лиса решает наказать собственный хвост за саботаж побега и отдать собаке. Лиса высовывает хвост из-под коряги, собака хватает его зубами, вытягивает наружу всю Лису и разрывает ее на части.

Можно было бы подумать, будто этот последний эпизод разрушает мою теорию разрозненности органов сказочных персонажей, но ничуть не бывало. Справедливо и то и другое. Сказочные персонажи представляют собой одновременно и единое целое, и набор самостоятельных органов. Подобно деревенской общине, которая одновременно и сообщество индивидов, и единый организм. По этой логике осудить за мошенничество, например, можно как самого мошенника, так и общину, членом которой он является.

Русская сказка не знает определенных границ личности. Она только ищет эти границы.

Право стрелы, или Сказка о Царевне-лягушке

В знаменитой сказке о Царевне-лягушке государь делегирует свою власть стреле. Не предоставляет сыновьям право устраивать свои судьбы самостоятельно… Не выбирает сыновьям жен своею монаршей волей… А велит каждому сыну запустить по стреле и непременно жениться на девушке, живущей там, куда упадет стрела.

Приблизительно даже понятно, почему царь это делает. Брачные отношения – если нету нужды, переженив детей, решить какую-нибудь территориальную проблему – лучше доверять, конечно, высшим силам. Довольно часто в русских сказках цари отправляют сыновей в путешествия за женами, то есть полагаются при выборе снохи на волю морского ветра или прихоть речных волн. Стрела – это то же, что ветер. Это символ воинской удачи или, если хотите, судьбы. Это как если бы теперь владелец нефтяной компании отправил бы сына с геологической экспедицией искать новые месторождения нефти и повелел бы непременно жениться на девушке, живущей там, где найдется нефть. Не потому что девушки, живущие на нефтяных полях, как-то особо прекрасны. А потому что следует доверять своей удаче, и если стрелы не подводили тебя в бою, то не подведут и при выборе невесты.

Власть царя абсолютна. Даже такую малость, как право выбрать жену, царь не может или не хочет делегировать царевичам. Но вот стреле, ветру, волнам, подземному огню можно доверить не только сватовство, но и дела поважнее. На этом основаны гадания, описанием которых изобилуют фольклор и летописи всех народов мира, умевших их составлять.

Три царевича, безусловно, с отцом соглашаются. Никто не говорит: «Что вы, папенька?! А вдруг стрела упадет в болото?!» Своим согласием царевичи легитимируют царский указ настолько, что даже сам царь теперь не может его отменить.