Код цивилизации. Что ждет Россию в мире будущего? - [207]

В отличие от англичан, которые не видели в индейцах или неграх людей, достойных приобщения к христианству или, тем более, вступлению в брак, у португальцев, по словам бразильского социолога и историка Сержиу Буарке де Оланда, «нет или почти нет чувства расового превосходства, по крайней мере, того упрямого чувства, стоящего на пути многих компромиссов, которое так характерно для северных народов. Эта особенность национального характера португальцев, сближающая их с другими народами латинского происхождения и даже в большей степени с мусульманским населением Африки, объясняется, главным образом, тем, что к моменту открытия Бразилии португальцы в этническом плане были уже неоднородны»[954]. Действительно, политика Португалии в отношении индейцев напоминала ее подход к маврам в самой этой стране до XV века, когда мавры приравнивались к белым во всех гражданских актах, включая браки. Но и в Бразилии индейское население заметно сократилось из-за заболеваний и захватов земель поселенцами — с пяти миллионов в начале XVI века, когда началось португальское заселение, до 300 тысяч сегодня[955].

Католический идеал, как он был привнесен португальскими миссионерами в Латинскую Америку, призывая к созданию Града Земного, построенного на коммунитарных началах, предполагал христианизацию местного населения и не препятствовал смешанным бракам португальских колонистов с индейскими женщинами. Португальский католицизм оказался настолько податливым, что в бразильских церквах даже лики святых и самой Богоматери приобрели смуглый оттенок. Как подчеркивает российский латиноамериканист Борис Мартынов, «особая синергия рас, цивилизаций и культур, происходившая на территории Бразилии в XV–XVII вв., к началу следующего столетия, думается, должна была дать уже принципиально иное качество. Растворившись в местной среде, среди местных народов, восприняв их традиции, привычки и культуру как свои, португальцы к тому времени уже не могли не превратиться в бразильцев». Обширные пространства Бразилии были открыты уже не португальцами, а уроженцами Америки, которым не надо было прибегать к большому насилию. «В этом смысле «покорению» Бразилии португальцами больше соответствовал бы термин «освоение», и в этом было много общего с процессом освоения Сибири и Дальнего Востока в XVI–XVIII вв.»[956].

Культуру Бразилии и ее демографический состав определил синтез европейского, африканского и индейского (тупитапуайя, араваки, караибы) компонентов. Связующим звеном между разнородными в расовом и культурном отношении группами на протяжении истории страны было смешанное население: мулаты — потомки негров-рабов и португальских колонистов, метисы — дети индианок и португальцев. Особое место занимали пардо — потомки индейцев и африканцев, — которые старались преувеличить долю индейской крови, поскольку переход индейцев и метисов в категорию белых происходил легче, чем у мулатов. В бразильском фольклоре сочетаются мотивы индейских и африканских сказок, легенды о брандейрантах. На музыку сильно повлияла африканская мелодика, а бразильские песни — мод — восходят к португальским. А к какой культуре отнести красочные карнавалы с выборами короля самбы?

«Как и все латиноамериканские страны, Бразилия является проекцией иберийского католического культурного узла, но в отличие от «белых» стран так называемого «южного конуса» (Чили, Аргентина, Парагвай, Уругвай) или преимущественно индейской Мексики испытывает на себе значительное влияние африканского генотипа, — замечает директор американских программ фонда «Русский мир» Николай Михайлов. — Это выражается в виде широко распространенного афрокатолического синкретизма с сохранением отдельных чисто африканских анимистических (шаманско-тотемических) традиций. Негры, мулаты, метисы и самбо Бразилии сегодня составляют половину ее… населения, и влияние этого этно-расово-культурного компонента продолжает расти. По этой причине вполне естественным выглядит начавшееся в последние десятилетия «возвращение» Бразилии в Африку… Учитывая, что ее расово-культурный архетип продублирован в Колумбии, Венесуэле и странах Карибского бассейна, мы можем полагать, что именно в этот регион и будет направлена ближайшая геополитическая экспансия Бразилии»[957].

В экономической истории Бразилии выделяют несколько циклов. Первый был связан с экспортом в Европу красного дерева (pau brazil), от которого и пошло наименование страны. Второй — в XVI веке — с выращиванием сахарного тростника и экспортом сахара, когда Бразилия покрывала практически 100 % мирового спроса на этот продукт. Третий начался с XVIII века, когда были открыты богатые месторождения золота и алмазов, ставших главными предметами экспорта. Четвертый, в следующем веке, вывел на первое место хлопок и кофе. На рубеже XIX — ХХ веков наступит короткий период, когда Бразилия выступала монополистом по производству натурального каучука. Из всех этих культур до настоящего времени большое значение сохранили кофе и сахар[958].

В Бразилии борьба за независимость, как отмечалось, прошла довольно спокойно. После того как Наполеон I в 1808 году двинулся на Португалию, королевский двор перебрался в Бразилию, которая обрела равный с метрополией статус в Объединенном королевстве Португалии, Бразилии и Альгарвы. Когда король вернулся в Лиссабон и Бразилию такого статуса постарались лишить, оставшийся в Рио наследник трона дон Педро в 1822 году провозгласил независимость Бразилии и был коронован как ее первый император. По сути, суверенизация стала своего рода компромиссом в рамках королевского дома Брагансов. При Педру I и его наследнике Педру II, который правил почти полвека (1831–1889), была принята весьма передовая Конституция, создана компетентная государственная администрация.