Код 93 - [47]

Марго Сультье взглядом поблагодарила Бриса, который поставил рядом с ее чашкой коробочку таблеток.

— Для Люка, которому только что исполнилось шестнадцать, появление Камиллы было как весна, наступившая в доме, давно не знавшем этого времени года. Люка впал в ужасный гнев, когда я имела дерзость употребить по отношению к Камилле слово «племянница», так как он с самых первых дней считал ее своей сестренкой. Я помню беседу в кабинете школьного психолога: Люка смотрел только в пол, неподвижно сидя на стуле. Психолог воспользовался образами запруженной реки и бремени любви, которую мальчик не мог направить ни на покойного отца, ни на отсутствующего брата, ни тем более на меня. Признаюсь, я не дружу с сильными эмоциями. Тем не менее я любила своих детей. По-своему. Разве так необходимо без конца целоваться, обниматься и разговаривать? Ведь любовь к сыну можно рассматривать как данность, разве нет?

Пожилая дама немного увлеклась и быстро перешла на более нейтральный тон:

— Что бы там ни было, я отказываюсь видеть в этом свою ответственность. Что бы там ни было, свою жизнь не пускают на ветер из-за нехватки нежности. В то время у нас была кормилица-африканка; они очень хороши, по-матерински сентиментальны. Однако Люка каждый день, возвращаясь, отсылал ее, чтобы остаться с Камиллой одному. Утром я находила его в ее комнате, вытянувшегося рядом, будто караулящая собака. Под его сверхзаботливым крылом Камилла достигла подросткового возраста, но даже тогда он запрещал мне открывать ей правду. Настолько, что мне пришлось ждать, пока я останусь с ней совсем наедине, чтобы рассказать ей о ее настоящих родителях — об отказе ее отца и обстоятельствах смерти ее матери. Люка так и не простил мне это предательство, несмотря на то, что сделать это было, безусловно, необходимо. Я считаю, что некоторые секреты со временем усугубляются и что девушка в четырнадцать лет уже может посмотреть в лицо своей подлинной истории. Меня по-другому и не воспитывали. Против всякого ожидания, Камилла направила свою боль и горечь на Люка. Зная, что ни то, ни другое не тронет меня, она и выбрала более уязвимую цель. По мере того как Камилла отдалялась, он, наоборот, становился все более и более навязчивым, пытаясь проводить все свое время с ней и в конечном итоге получая только оскорбления из-за двери, которая отныне была для всех закрыта.

Затем постепенно мы перешли от горечи к полному неприятию. Камилла больше не обедала с нами, а когда оказывала нам честь кратким пребыванием в доме — в основном чтобы принять душ или попросить денег, — я видела ее, кажется, не иначе как с наушниками в ушах. Я уже стала считать, что она лишь видит, как шевелятся наши губы, не пытаясь понять, что мы можем ей сказать. Она где-то пропадала целыми днями, и ее печаль, которую я понимала, уступила место недопустимой наглости. Тем не менее Люка продолжал любить ее и пытаться понять до самых последних дней ее присутствия в нашей жизни. Для него ничего из того, что исходило от нее, не было ни диким, ни грубым. Он прощал все. Многочисленные кражи, хотя он сам часто являлся их жертвой, незваные гости, которых Брис иногда должен был провожать до ограды. Связывающая нас нить слишком натянулась и в конце концов поддалась. Камилла превратилась в ходячую воинственность, вооруженную упреками. Усадьба разделилась на две части: с одной стороны была ее комната, с другой — весь остальной мир. К несчастью, в этом остальном мире был Люка, а в мире Люка, отныне опустевшем, была только Камилла. Мне повезло, что у меня были только сыновья, и моего авторитета всегда хватало, дабы устранить всяческие конфликты из жизни в этом доме. А вот на эту малышку я не имела ровным счетом никакого влияния. Настолько, что она в конце концов ушла из дома еще до совершеннолетия после четырех долгих лет сплошных конфликтов, иногда молчаливых, иногда наоборот. И Люка так и не пережил это.

Кост воспользовался паузой:

— Вы заявляли в полицию о ее побегах?

— Рискую вас удивить, но наша семья очень редко прибегает к помощи ваших служб. Мой сын уже слишком долго трудится над строительством своей политической карьеры, и мне никоим образом не хотелось бы, чтобы ей был нанесен вред из-за того, что могла натворить Камилла. Мы воспользовались услугами месье Симона, частного детектива, который и раньше приходил на помощь моему покойному мужу. Поэтому до ее самого последнего бегства из дома нам было известно почти все, что она делала и с кем виделась. По моей просьбе Брис несколько раз обыскал ее комнату, и найденное — шприцы и ложки, покрытые черной копотью, — подтвердило мою догадку о причине постоянной усталости на лице Камиллы. Накануне ее восемнадцатилетия, видя, что она все не возвращается, Люка сам пошел заявить о ее исчезновении, дабы избежать того, что вы называете поиском в интересах семьи.

— Это вполне понятно: совершеннолетние имеют право исчезать, в то время как не достигшие возраста совершеннолетия должны быть возвращены домой. И с тех пор никаких новостей?

— Об этом надо спросить у Люка. Я же отложила эту историю в сторону вместе с остатками своих воспоминаний. Камилле сейчас двадцать два, и, полагаю, она вернется, когда достигнет самого дна. Я предложила ей свой дом и свою… привязанность. Что еще я должна была сделать?