Княжья Русь - [17]

– Наглый язычник желает занять наши комнаты, – тоже по-латыни (на очень скверной латыни), не поворачивая головы, процедил усатый. – Дозвольте мне его проучить, ваше преподобие!

– Как бы он тебя не проучил, – сурово произнес монах, недобрым взглядом смерив Славку, изготовившегося к выстрелу, Антифа и вооружившихся купцов. И, ломая правильную речь чуждым выговором, обратился уже прямо к Славке:

– Кто ты есть, человек, что смеет грозить послу? Твой князь тебя строго накажет!

– Я так не думаю. – Славка махнул саблей. Усатый Кошта качнулся назад, но парировать не стал. И правильно. Выпад был нацелен не на него. Кончик сабли подхватил с лехитского блюда кус жареного мяса. Славка поймал его левой рукой, откусил, прожевал не спеша, выдержал паузу, с удовольствием пронаблюдав, как стекает по лбу напряженного Кошты капелька пота…

– Я думаю, – произнес Славка неторопливо – на своей тоже весьма скверной, но вполне понятной латыни, – что человека, который назвал меня язычником, можно простить. – И, уже на родном словенском: – Ведь он сделал это по неведению. А вот того, кто угрожал оружием сотнику великого князя киевского, – Славка вновь сделал паузу, – следует наказать. И наказать примерно. Однако я склонен простить и эту обиду, если невежда склонит колено, повинится и немедленно уберется из этого дома.

– Песья кровь! – взревел усатый. – Я порежу тебя на куски!

– Банг! – Стрела, посланная Антифом, вышибла саблю из пальцев лехита.

Тот тупо уставился на собственную руку. Потом на кончик новой стрелы, чудесным образом заменившей ту, что выбила саблю.

Купцы обидно загоготали.

Черный монах, проявив необычайное проворство, кинулся вперед, оказавшись между лехитами и русами:

– Мир! Мир! – закричал он, раскинув руки. – Я платить вира за обиду.

– Вот это другое дело! – одобрил Славка, опуская саблю и вытягивая на свет золотую бляху: княжий знак с трезубцем, облекавший сотника правом говорить устами великого князя Владимира. Правда, бляху эту ему вручили для другого дела, но ведь Славка и без нее вел бы себя точно так же.

– Как старший здесь человек великого князя Владимира, а посему облеченный правом суда, я назначаю виру… – Славка сделал многозначительную паузу, – …в добрый ужин для всех нас. – Он махнул рукой, включив в это «нас» не только Антифа, но и взявших его сторону купцов. – А также лучшую постель и еще – половину серебряной марки. Полмарки – князю, остальное – нам.

– Согласен, – быстро сказал монах.

– А я – нет! – Пан Кошта вновь завладел своей саблей. – Я, благородный Кошта из Мышлиц, требую немедленной сатисфакции.

– То есть ты хочешь со мной драться? – уточнил Славка.

– Да! Здесь и сейчас!

– Не возражаю, – кивнул Славка. – Но без долга крови.

– Что? – не понял лехит.

– Если я тебя убью, то виру платить не буду, – пояснил Славка.

– Я сам тебя убью! – крикнул Кошта.

– Коли так, то виру платить не будешь ты.

– Быть по сему! – согласился лехит.

– Пан Кошта! Вы не можете драться! – вмешался монах. – Вы – мой человек! Вы клялись на распятии беречь мою жизнь, как свою!

– Клялся, – согласился лехит. – Однако твоей жизни, патер, ныне ничто не угрожает, а для меня честь дороже жизни! Я буду драться, – добавил Кошта. – Если меня убьют, старшим будешь ты, Яцек. Пойдем во двор, рус! Там просторней.

– Пойдем, – не стал возражать Славка.

Монах только и мог, что перекреститься да последовать за поединщиками.

Снаружи все так же моросил дождь. Ноги скользили по раскисшей земле. Верховые сапоги Славки были не лучшей обувью в такую погоду. Правда, и на лехите была схожая обувка: остроносая, на каблуке.

Кошта натянул на голову высокий шлем с бортиками, защищающими лицо не только от ударов, но и от дождя. В левую руку взял маленький круглый щит с острым шишом.

Славка вместо щита взял меч, прямой, обоюдоострый, германской работы, с широким долом и крепким щитком – отличную пару к доброй сабле.

Все обитатели постоялого двора высыпали наружу и глазели, забыв про дождь. Света, падающего из окон и распахнутой двери, было довольно, так что факелов зажигать не стали.

Лехит, увидев, что Славка обоерук, в восторг не пришел, но отступать ему уже было некуда.

– Назови свое имя, рус! Я хочу знать, кого убью.

– Я – Богуслав, – не стал скрывать Славка. – Возможно, я не стану тебя убивать. Боевитый холоп моему роду пригодится. Посадим тебя на какой-нибудь дальний погост. Будешь со смердов оброк собирать. Женишься, рабичичей наплодишь…

От подобной жизненной перспективы пан Кошта пришел в лютую ярость и набросился на Славку с бешенством подраненного тура.

Однако Славка туров брал не раз и знал, как с ними обходиться. Подался назад, будто испугался, пропустил мимо себя, откинувшись назад и сбив лехитскую сабельку коротким ударом меча, и тотчас хлестнул вдогонку собственной саблей. Пластинки лехитского панциря взвизгнули и прыснули сорванной чешуей. Кафтанчик пана Кошты тотчас окрасился алым.

Но рана лишь подзадорила лехита. Лихо развернувшись, он вновь налетел на Славку, так умело работая саблей и щитом, что варягу пришлось отступать уже не притворно. Кабы не рана лехита, славный мог бы выйти бой, потому что пан Кошта оказался бойцом не из последних, а Славка был голоден и утомлен переходом.