Княжья доля - [96]

– А вот моя княжеская доля. Ее я и сберегу... на память. – И, видя, что женщина до сих пор не может отойти от пережитого, жестом подозвал из толпы двух зевак в прожженных черных фартуках. Очевидно, кузнецы, сразу предположил Константин, да и ширина могучих плеч наглядно подтверждала его догадку. Их он и попросил: – Надо бы помочь добраться до княжьего... тьфу ты, до моего двора. Видите, еле на ногах стоит. – И повернулся, чтобы вновь подняться на свой помост, но тут она, словно бы очнувшись, кинулась раненой птицей в ноги Константину, покрывая лихорадочными поцелуями его сапоги и прерывающимся от рыданий голосом выкрикивая что-то бессвязное:

– Бога молить всю жизнь... свечи за здравие... Детям накажу... Благодетель... Живи вечно, княже... Здоровья дай Бог тебе, и детушкам твоим, и княгинюшке-матушке, а я уж вечно Бога молить...

– Ну-ну. – У Константина на глаза навернулись слезы, но он сдержал их и, помогая мужикам поднять женщину с земли, в то время как она все время норовила поцеловать то одежду его, то руки, не зная, что и сказать в такой ситуации, только повторял успокаивающе: – Ну-ну. Ну-ну.

– Мама, мама, – в голос заревели обе девчонки, не понимая, что происходит с матерью, обычно такой строгой, которая раньше если и плакала, то тихонько, чтоб, упаси бог, никто и не видел, а тут...

Орина, будто вспомнив нечто важное, повернулась к ним и, указывая на Константина, выкрикнула, как самый важный наказ:

– Чтоб всю жизнь за него Богу молили, чтоб каждый день во здравие... – она уже не знала, что еще сказать, что пожелать князю, который не спеша удалялся от нее, мерной поступью поднимаясь вверх, к креслу, и тогда, обернув к толпе сияющее от счастья лицо, выкрикнула: – Слава князю нашему, заступнику сирых и убогих! – и требовательно, с надрывом в голосе, еще раз призывно выкрикнула: – Слава!

Толпа вновь зашевелилась и нестройно поддержала ее:

– Слава! Слава!

Выкрики вначале были недружные, но затем люди как бы осознали случившееся, и они постепенно переросли в монолитный мощный рев:

– Слава! Слава!

И даже со стороны кучки бояр, угрюмо молчавших первое время, наконец раздалось жиденькое и недружное:

– Слава! Слава!

И уже летели в воздух шапки, которые, невзирая на ясный погожий летний денек, были на некоторых ремесленниках. И даже бирич со своей луженой глоткой только через пару минут импровизированного чествования смог перекричать ликующую от восторга толпу, вопрошая:

– Еще на суд княжий есть ли охотники?

– Есть! – раздалось из толпы, и невысокий, тощий, весь какой-то вихлястый, но в то же время достаточно прилично одетый мужик чуть ли не силой выволок за собой еще двоих. Те выглядели чуток посолиднев, имели окладистые бороды и вообще как-то неуловимо походили друг на друга, отличаясь в первую очередь одеждой.

– Гости мы торговые, – пояснил на ходу вихлястый, еще даже не успев подойти к помосту. – Они, вон, братаны будут, Ярема да Ермила, а меня все Виляем сызмальства кличут.

Имя до того подходило к не могущему ни секунды постоять спокойно мужику, что Константин даже улыбнулся.

– Сами мы киевские, едем же издалече, аж с господина Великого Новгорода. Расторговались славно. На обратном же пути решили в Ожск твой заскочить, прикупить кое-какого товара. Уже подъезжали к нему, ан глядь, калита[60] пустая. А в ней без малого два десятка гривенок с вечера звенело. Общие они были. Наутро же их как ветром сдуло. Калита есть, а гривен в ней нету.

– На кого думаешь? – перебил не в меру словоохотливого купца судья.

– Чужой не подходил. Лодейщики тоже не ведали, где мы оную калиту запрятали. Стало быть, кто-то из нас троих ее, родимую, приголубил. Вот и рассуди нас, княже, кто татем подлым в нощи у своих же последние гривны отъял.

Это уже была задачка посложнее. «Уравнение с тремя неизвестными, – подумал помрачневший Константин. – Икс, игрек и зет. А я, как назло, в алгебре не силен».

Он еще раз внимательно окинул взглядом всех троих. Мрачно, исподлобья взирал на князя Ярема, равнодушно, будто заранее зная, что сейчас последует отказ в помощи, глядел на Константина Ермила, все время почему-то оглядывался по сторонам Виляй.

Пауза длилась все дольше и дольше, а князь по-прежнему не знал, что тут сказать и как найти истину. «Да тут даже Шерлок Холмс растерялся бы вместе с Эркюлем Пуаро», – мелькнула в голове оправдательная мысль, но Константину так хотелось закончить свой первый судебный день на должном высоком уровне, что он досадливо отогнал ее в сторону и с надеждой покосился на старого Сильвестра. Тот в ответ лишь виновато пожал плечами, а затем принялся растерянным голосом выпытывать у них какие-то совершенно ненужные подробности. Ясности в дело они внести не могли – это однозначно, но хотя бы позволили оттянуть время.

«Где-то что-то такое мне уже встречалось», – почему-то крутилась в мозгу Константина назойливая мыслишка, но она явно была неверной. Первое судебное заседание, первые решения – когда бы успела с ним произойти аналогичная ситуация? А мыслишка не унималась, продолжала навязываться, и тут Константину вспомнилось кое-что из читанного. «Чем черт не шутит», – решил он про себя, а вслух, перебив судью, обратился ко всей троице: