Княжнин, Фонвизин, Крылов - [11]

Как же Софонисбе поступить? Власть Рима она не может допустить. Её же в измене подозревают, в неверном свете помыслы народу представляют. Остаться правительницей может, согласись с римским наместником в союз вступить. Случись такое, каким образом продолжать в новых условиях жить? Рим не допустит противленья, он всё равно получит своё, мир для него поделён на своё и ничьё. Значит ничьё следует брать, для того источник проблем нужно просто убрать.

Трагедия право. Чей же сюжет? Вольтер написал? Или всё-таки нет? Княжнин написал? Это его? Тогда скажем: браво. Хватает в пьесе всего. Есть и затруднения, понятны они. Долгие разговоры наполняют «Софонисбы» стихи. Зритель скучает, не видит развития он. В речах запутаться он обречён. Куда происходящее движется и есть ли ему конец? Погибнет правитель, пойдёт вдова под венец? Или оставит Рим претензии свои, приняв владение Нумидским царством за мечты? Зримо всё и предрешено, но трагедии разыграться дано. Итог тяжб за власть будет таков — не избежать никому римских оков.

Сопротивление положено. Но не будет сопротивления в пьесе. Крупная держава — ей быть первой среди прочих государств в весе. Как бы Рим не казался противным, он всё-таки Рим, считаться полагается прежде прочего именно с ним. Как скажет Рим, тому так бывать, не жене правителя Нумидского сему возражать. Она может рыдать, причитать и винить несправедливый рок, только не надо оправдания искать, если сделать ничего не смог. Жизнь не простая, в ней принципам места быть не должно, время для поиска правды, если и было, навечно прошло. Главное заботиться о подданных государства, забыв о себе. Благу везде найденным быть найдётся где.

Хвастун (1786)

Хватает в обществе скупых, хватает и таких, кто хвастается вне всякой меры, во имя получения из всего выгоды рождаются среди людей такие лицемеры. Им не стоит ничего соврать, о чём они не пожалеют. Потому всегда выгоду от лживых слов имеют. Они скажут, будто знают короля, бывали на приёме во дворце, а то и беседой монарх их удостоил пред этим на крыльце. Они знакомы с генералом, он самый лучший из друзей, и друг сей неустанно их удостаивает о подвигах былых речей. Бахвалиться никто не запрещает, беседа с хвастуном потеху обещает.

Как относиться к человеку, когда он говорит, что сын он твой, тебя отцом не признавая? Ему ты прямо сообщаешь, в парике и пудре никак не узнавая. Смутится сын сей, либо не смутится, но постарается скорее удалиться. Он сам не понимал, к кому обратиться решил. Для веса придания о лживой связи сообщил. Ничего не стоило сказать, кто бы проверял. Да слишком часто у Княжнина хвастун не тех людей встречал.

Он мог сенатору сказать о том, что дядя его. Соврав о том без затруднений и легко. Не знал сенатора, о котором взялся говорить, думал сможет своим статусом собеседника он удивить. Сенатору беседа развлечением стала, пришлось шутить, появилась идея хвастуна пожурить. Но тот не поймёт, покуда не скажешь ему о лживости прямо, будет юлить, пока наконец не станет подразумеваемое явно. Куда деваться хвастуну, когда истина ясна? Лгать дальше, ему правда не нужна.

Тут не хвастовство, а патология сознания. Человек ищет не успеха в жизни и не признания. Ему важен факт близости к определённым чинам, до которых не сможет дотянуться он сам. Может выбьется в люди ложью, а может и нет. Тут трудно дать определённый ответ. Но в чём причина его затруднений? Почему у него столько сомнений? Добиться чина мог лавочник любой, достаточно иметь характер пробивной. Может враньё могло в той же мере помочь? Как бы тут на литературную деятельность Княжнина ссылаться не пришлось…

Комедия «Хвастун». Кто её написал? Княжнин, конечно, он её автором стал. Не де Брюйе, подавший идею. Не другой драматург, чью Княжнин подхватить мог затею. Написал Княжнин, потому о чём может быть тут речь? То не имеет значения, не покатится от этой мысли ничья голова с плеч. Яков не говорил, будто он кому-то обязан, порукой ни с кем он не был никогда связан. Обвиняли в плагиате другие его, он же негодовал. Может творчеством иностранных авторов вдохновлялся, но на русском произведения писал сам. А ведь мог прихвастнуть, показав удачный перевод, тогда обрёл бы гораздо больший уважения почёт. Что о том говорить, уподобляясь большинству, лучше точку зрению иметь не общую, а сугубо свою.

Всё встаёт на положенное место, потому лучше творить без обмана и честно. Зачем оказываться в водах Леты, в обвинениях потомков утонув, будучи при жизни популярным, после в вечном забвении заснув? Не прост путь писателя, особенно поры романтизма, углублявшего понятие обыденности до символизма. Как иначе написать про хвастуна, если не так, как написал Княжнин? Понятно, образ лжеца выйдет из-под пера драматургов одним. О прочем хватит судить, не для того Яков творил, он во славу театра и русского языка не жалел данных свыше ему сил.

Сбитенщик (1786)

Доверие — основа социальных норм. В доверии друг к другу мы живём. Но стоит проявиться лживым измышленьям, к беседе лживой помышленьям, как рушится расположение к врунам, чьё мнение уже не важно нам. В доверии привыкли жить все люди на планете, им нужно видеть истину в правдивом свете. И вот мелькнут предвестники обмана, им ясное предстанет в окружении тумана, изменится былое впечатленье, пускай пройдёт одно мгновенье. Уже не то! Нельзя обратно повернуть. Такую именно из «Сбитенщика» усвоить надо суть.