Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых - [21]

– Нешто полезешь туда, барчук? – ошеломленно переглянулись мужики.

– Никогда кикиморы не видел, – пожал плечами воспитанный в мире реальности Зверев. – Отчего не глянуть?

– Ну, ты отважен, барчук. – И, цыкнув зубом, Белый собрал со скамьи кости. – Что же, коли желаешь глянуть, так пойдем, покажу, где спускаться. Касьян, лампу принеси. Осип, и ты с нами.

– Ты бы кистень, что ли, прихватил, барчук, – посоветовал рыжебородый Осип. – Али косарь взял.

– Нечто будет польза от кистеня супротив кикиморы? – из угла ответил лысый Касьян, разжигающий масляную лампу. – То же нежить, ее железом не возьмешь. Молитва надобна, икона. Икону снять, Пахом?

– Крест святой при себе есть, и ладно, – отмахнулся Белый. – Так идем, барчук?

– А может, не надо, Пахом? – вдруг засомневался Осип.

– Отроку храбрость не токмо при встрече с живым врагом надобна, – сухо ответил дядька, – но и с мертвым. Не видишь, Андрей Васильевич сам дух свой спытать решил?

Зверев только хмыкнул в ответ, понимая, что пожилые холопы пытаются его запугать.

Вчетвером они пересекли горницу с лестницей, зашли в кладовку за ней, где висело на стенах изрядное количество старой одежды, а на полу валялись ломаные косы, подковы, стершиеся топоры, ржавые воротные петли, какие-то пруты и скобы. Андрей уже знал, что все это при нужде отдается кузнецу и под ударами молота превращается во что-то новое и полезное.

Пахом слегка разгреб хлам с середины комнатки и, нащупав ременную петлю, потянул ее к себе. Пол скрипнул, и три половицы поднялись, открыв лаз с метр высотой.

– Пойдешь, барчук?

– Естественно.

Зверев забрал у Касьяна лампу с приплясывающим желтым огоньком, наклонился. Под лазом высветились ступени, и паренек начал по ним спускаться вниз. Наверху послышался шорох, пыхтение. Андрей поднял голову:

– Пахом? А ты куда лезешь? Тут же кикиморы!

– Коли с тобой случится что, барчук, боярин мне голову снимет. Уж лучше с кикиморой повстречаться.

– Ее еще найти надобно…

Высота подпола под домом местами превышала полтора человеческих роста, местами снижалась до локтя. Землю перед строительством никто не ровнял – усадьбу просто вознесли на десятки деревянных столбов, соединенных толстенными бревнами.

– Не сгниет? – пощупал один из столбов Зверев.

– Не боись, барчук, и на твой век, и детям твоим, и внукам хватит, – пригладил бороду Белый. – Мореный дуб – чего с ним сдеется? Мы, слава Богу, не в Литве живем. Дуба у нас в достатке. Хоть все из него строй.

– А там что? – Андрей разглядел какую-то стену, повернул к ней, потрогал рукой кладку из покатых валунов.

– Печь над нами, барчук. Она, понятное дело, каменная, на столб не положишь – уйдет в землю под тяжестью. Печей у нас аж четыре, и под каждую основа подведена.

– А кикиморы где?

– Кто же их знает, прости Господи? – перекрестился дядька. – Може, обратно двинем? Отвагу ты свою ужо показал, про то все знать ныне будут…

– Сейчас… – Андрей увидел впереди небольшой кустик, подошел ближе, потрогал травинки. Это оказалась высокая кочка осоки.

– Ты это… Руками не тронь, барчук!

– Это всего лишь трава, Пахом!

– Какая трава, прости Господи, в подполе без света? Почитай, сто лет свет сюда не падал.

И тут прямо под рукой кочка превратилась в огромную гремучую змею. С угрожающим шипением она взметнулась Звереву на уровень лица и распахнула пасть, в которую без труда вошел бы человеческий кулак в зимних меховых рукавицах. В свете лампы блеснули пятисантиметровые клыки, заплясал раздвоенный язык. Подумать Андрей ничего не успел – ноги сами помчали его к лазу. Рядом, громко топоча, несся Пахом. Спустя несколько мгновений они выпрыгнули наверх с резвостью антарктического пингвина, выскакивающего на льдину.

– Видели? – с надеждой спросил Осип.

– Не, – тяжело дыша, мотнул головой Пахом, – на рохлю наткнулись. Огромный…

– Ну, рохли – они ничего, тихие, – отмахнулся Осип. – Никого не трогают, никуда не лазят. Разве только кошек в подполе пугают. Оттого мыши и крысы часто заводятся, коли рохля живет. Вот кикимора – это да… У моего соседа завелась, так он волком выл. То кур всех живьем ощиплет за ночь, то пряжу бабе его перепутает, то горшки побьет, то тесемки на одежде свяжет. Насилу отчитали дом его. А один у нас мужик – так и вовсе дом бросил. Невмоготу приживалка стала.

– Кикимора – это что, – не согласился Касьян. – Вот баечник – это да-а. Коли привязался, за един раз до смерти извести может. Коли слышишь в доме по ночам стоны да вздохи – стало быть, это он, старый, бродит. Тут уж в темноте вовсе ни с кем говорить нельзя. Ибо он через речь из человека душу вытягивает, тот чахнуть начинает быстро да и помирает совсем…

Тут все холопы как-то дружно покосились на Андрея, все сразу, и он почувствовал некое смутное беспокойство.

– А в усадьбе такой нежити часом нет? – поинтересовался Зверев.

– Он, сказывают, на старичка похож, – сказал Осип. – Коли видишь незнакомого старика в доме али во дворе, то говорить с ним не след. Вовсе. И не случится тогда ничего.

– Батюшку звать надобно, пусть подпол освятит, – задул лампу Пахом. – Рохля, знамо, не баечник и не кикимора, но от крыс тоже хорошего мало. Пойдем, мужики.