Князь. Записки стукача - [48]
– Кто… сказал?
– Дьявол, Федор Михайлович, я все про дьявола… «Никакое православие Русь от крови не удержит. Кровавый языческий Перун в нас куда сильнее… Его потопили в Днепре, но в душах он не утонул. Так что если кучка героев захватит власть и прикажет крестьянам, вы увидите, они стряхнут и святую Русь, и возлюбленное вами православие, как пушинку с рукава. И знаете, что еще сказал… точнее, показал… Оказывается, возлюбленному нашему народу никакой свободы не надо… Им равенство подавай. Пусть в голоде, в несчастье, но равенство! Чтоб у всех все одинаково… Если рабство – так у всех, не дай Бог, чтоб кто-то был свободен. Если голод, то у всех, не дай Бог, чтоб кто-то был сыт. Равенство… Это и есть русский социализм. Никакого изобилия. Равенство… И дадим мы им это равенство, – так сказал мне дьявол. – А за неравенство будем судить. Главное равенство – в труде. Все трудятся как можно больше, и все потребляют как можно меньше. Труд обязателен под угрозой смерти… Представляете, какое сильное государство создадим, могучее и, главное, счастливое – ибо в нем некому завидовать, все равны! И все общее – общие столовые и общие спальни, общее воспитание, производство, потребление, словом, вся деятельность и жизнь, и даже любовь. Из-за которой столько преступлений… И здесь тоже никаких привилегий – равенство…» – «Это как же?» – посмел я спросить. – «Женщина не смеет отказать уроду, если он её хочет, и писаный красавец не смеет отказать старой горбунье… Равенство, постоянное равенство!» – «Но способности куда деть? – говорю я ему, то бишь дьяволу. – А если он Коперник, допустим, или Цицерон? Как быть с гением?» – «Здесь вы правы, – объяснил мне дьявол. – Здесь вы верно почувствовали. Высшие способности – вот угроза равенству. Так что для равенства – казнят. Цицерон лишится языка, Коперник – глаза… Всё к одному знаменателю, полное равенство…» Бесед у нас с ним, с дьяволом, было много. И, помню, спросил его, почему он ко мне так часто приходит? «Я, – говорит, – ведь тоже нигилист – я ведь восстал в свое время против Бога…» Да и вы, Федор Михайлович, тоже изволили в нигилистах быть. Даже на эшафоте побывали. Не будет ли это бестактностью с моей стороны спросить о впечатлении? Вдруг мне его, то бишь эшафот, тоже посетить придется?..
Федор Михайлович сидел на диване, отодвинувшись в темноту. Аня, молчавшая дотоле, вдруг торопливо вмешалась в разговор:
– Федор Михайлович немного устал…
Нечаев с готовностью поднялся:
– Да, да, пора и честь знать.
Но Достоевский вдруг тихо-тихо заговорил:
– Вы правы, я стоял на эшафоте, приговоренный к смертной казни, и уверяю вас, стоял в компании людей образованных… идеально чистых и нравственно выдающихся. И, стоя на эшафоте, я говорил себе: «Боже! Сколько Ты мог бы свершить, а вместо этого… И сколько эти замечательные люди могли совершить доброго!» И страх был ужасный, но еще ужаснее – сожаление. Сознание того, что Бог спросит, куда зарыл свой талант. Как объяснить ему, что потерял данную им жизнь из-за глупейшей социальной утопии!.. Когда привели на эшафот для исполнения казни, то перед смертью нам дано было несколько минут для покаяния. В эти минуты думал: «Что, если бы не умирать? Что, если бы воротить жизнь? Какая бесконечность! И все это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы секундочку счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил». И молил я Его о жизни. И Он поверил мне и жизнь вернул. С тех пор и следую за Ним…
Он пристально глядел на Нечаева сверкающими сверлящими глазами.
– Ради Бога, – прошептала Аня, – уходите…
Мы встали, попрощались, он не ответил. Сидел, сутулясь, в темноте. Смотрел перед собой в точку.
Мы вышли в переднюю, Аня провожала нас, точнее, торопливо выпроваживала.
Из комнаты раздался крик. Аня побледнела, раскрыла перед нами входную дверь.
Мы вышли, продолжая слышать крики…
Нечаев сказал:
– Уж не припадок ли у этого господина? Перепугал я его историей с дьяволом… Он, думаю, тоже с ним разговаривает… Но крови боится. Жалкий человек. Дрянь человек… К тому же соврал. Его здесь издавали – «Записки из Мертвого дома». Да весь тираж под нож пошел, читать не захотели… Местные дураки. Они думают, что это русская повесть. А это уже всемирная повесть о молодости с топором! О свободе преступления, если цель благородна… Завтра они у них родятся. Наступает новое время. И я Сергей Предтеча Крови… А ты мой Первозванный. И ты пойдешь за мной…
Если бы я знал тогда, что присутствую при удивительнейшей встрече…
Если бы знал Федор Михайлович, с кем он говорил… Но он не узнал этого до смерти.
– Завтра – главный день, – сказал Нечаев. – Старик повезет тебя к Герцену. Будешь рассказывать ему о Саратове.
О как это было тяжело!
– А почему я? Почему не ты?
– Я был у него, но мы собаки разных пород. Ему не нравится, что я суров и дик… Он гуманист… сладенький старичок, богатый дворянчик… их время прошло. Наступает наше – беспощадное. Он во всем из старого времени… Его жена переспала с немцем-революционером. Он почему-то был против, что не положено свободно и критически мыслящей личности… Требовал разъяснения отношений, содержа при этом их всех – свою жену, революционера и даже жену революционера. Кончилось совсем консервативно – вызовами на дуэль, изгнанием революционера и смертью законной супруги. Единственно передовым было требование старого слюнтяя общественного суда над революционером… И подробное разъяснение членам будущего суда всех обстоятельств измены. Суд не состоялся, но обо всех перипетиях адюльтерчика теперь знает вся революционная Женева.
«Горе, горе тебе, великий город Вавилон, город крепкий! Ибо в один час пришел суд твой» (ОТК. 18: 10). Эти слова Святой Книги должен был хорошо знать ученик Духовной семинарии маленький Сосо Джугашвили, вошедший в мировую историю под именем Сталина.
«Эдвард Радзинский – блестящий рассказчик, он не разочарует и на этот раз. Писатель обладает потрясающим чутьем на яркие эпизоды, особенно содержащие личные детали… Эта биография заслуживает широкой читательской аудитории, которую она несомненно обретет».Книга также издавалась под названием «Сталин. Жизнь и смерть».
Итак, дневник верного соратника Иосифа Сталина. Калейдоскоп событий, в которых он был участником. …Гибель отцов Октябрьской революции, камера, где полубезумный Бухарин сочиняет свои письма Кобе, народные увеселения в дни террора – футбольный матч на Красной площади и, наконец, Мюнхенский сговор, крах Польши, встреча Сталина с Гитлером…И лагерный ад, куда добрый Коба все-таки отправил своего старого друга…
«Снимается кино» (1965) — одна из ранних пьес известного драматурга Эдварда Радзинского. Пьеса стала своеобразной попыткой разобраться в самой сути понятия «любовь».
В книге известного драматурга представлена одна из ранних пьес "104 страницы про любовь".Эдвард Станиславович Радзинский родился 29 сентября 1936 года в Москве, в семье драматурга, члена СП С.Радзинского. Окончил Московский историко-архивный институт. В 1960 году на сцене Московского Театра юного зрителя поставлена его первая пьеса "Мечта моя... Индия". Известность принесла Радзинскому пьеса "104 страницы про любовь" (1964), шедшая на многих сценах страны (в Ленинграде эта пьеса шла под названием "Еще раз про любовь")
Это был воистину русский парадокс. В стране «Домостроя», где многочисленные народные пословицы довольно искренне описывали положение женщины: «Курица не птица, баба не человек», «Кому воду носить? Бабе! Кому битой быть? Бабе! За что? За то, что баба», – весь XVIII век русским государством самодержавно правили женщины – четыре Императрицы и две Правительницы. Начинается воистину галантный русский век – первый и последний век, когда Любовь правила политикой… И фавориты порой выпрыгивали из августейших постелей прямиком во власть.
Тропы повсюду. Тропы пронизывают мир – невидимые муравьиные тропы, пешеходные тропинки и дороги между континентами, автомагистрали, маршруты и гиперссылки в сети. Как образуются эти пути? Почему одни втаптываются и остаются, а другие – исчезают? Что заставляет нас идти по тропе или сходить с нее? Исходив и изучив тысячи вариаций различных троп, Мур обнаружил, что именно в тропах кроятся ответы на самые важные вопросы – как сформировался мир вокруг нас, как живые организмы впервые выбрались на сушу, как из хаоса возник порядок и, в конце концов, как мы выбираем нашу дорогу по жизни. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Книга Томаса Мартина – попытка по-новому взглянуть на историю Древней Греции, вдохновленная многочисленными вопросами студентов и читателей. В центре внимания – архаическая и классическая эпохи, когда возникла и сформировалась демократия, невиданный доселе режим власти; когда греки расселились по всему Средиземноморью и, освоив достижения народов Ближнего Востока, создавали свою уникальную культуру. Историк рассматривает политическое и социальное устройство Спарты и Афин как два разных направления в развитии греческого полиса, показывая, как их столкновение в Пелопоннесской войне предопределило последовавший вскоре кризис городов-государств и привело к тому, что Греция утратила независимость.
Судьба румынского золотого запаса, драгоценностей королевы Марии, исторических раритетов и художественных произведений, вывезенных в Россию более ста лет назад, относится к числу проблем, отягощающих в наши дни взаимоотношения двух стран. Тем не менее, до сих пор в российской историографии нет ни одного монографического исследования, посвященного этой теме. Задача данной работы – на базе новых архивных документов восполнить указанный пробел. В работе рассмотрены причины и обстоятельства эвакуации национальных ценностей в Москву, вскрыта тесная взаимосвязь проблемы «румынского золота» с оккупацией румынскими войсками Бессарабии в начале 1918 г., показаны перемещение золотого запаса в годы Гражданской войны по территории России, обсуждение статуса Бессарабии и вопроса о «румынском золоте» на международных конференциях межвоенного периода.
Одно из самых страшных слов европейского Средневековья – инквизиция. Особый церковный суд католической церкви, созданный в 1215 г. папой Иннокентием III с целью «обнаружения, наказания и предотвращения ересей». Первыми объектами его внимания стали альбигойцы и их сторонники. Деятельность ранней инквизиции развертывалась на фоне крестовых походов, феодальных и религиозных войн, непростого становления европейской цивилизации. Погрузитесь в высокое Средневековье – бурное и опасное!
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Интеллектуальное наследие диссидентов советского периода до сих пор должным образом не осмыслено и не оценено, хотя их опыт в текущей политической реальности более чем актуален. Предлагаемый энциклопедический проект впервые дает совокупное представление о том, насколько значимой была роль инакомыслящих в борьбе с тоталитарной системой, о масштабах и широте спектра политических практик и методов ненасильственного сопротивления в СССР и других странах социалистического лагеря. В это издание вошли биографии 160 активных участников независимой гражданской, политической, интеллектуальной и религиозной жизни в Восточной Европе 1950–1980‐х.