Князь Ядыгар - [38]

Мои вопли подействовали не хуже царского приказа. Ножом в мгновение ока взрезали ткань и обнажили грудь утопленника. «Как уж там было-то? Рот! Проверить ротовую полость! Вроде чисто. Теперь запрокинуть голову назад! Б…ь, холодный весь! Дальше что там? Искусственное дыхание…». Зажав ему нос, я глубоко вдохнул и наклонившись резко выдохнул воздух в рот лежавшему ратнику. Потом еще раз и еще раз. От глубоких резких вдохов и выдохов у меня уже начала кружиться голова.

— Мать твою, очнись! Очнись! — заорал я в лицо утопленнику, заставляя стоявших вокруг людей со страхом отпрянуть назад. — Я же массаж сердца не потяну! Не потяну, слышишь! Очнись!

И тут тело под моими руками, вдруг резко скрючилось, а спасенный начал судорожно с хрипами дышать. Ратник дышал так, словно никак не мог надышаться.

— Согреть его надо. Слышите?! — от таких резких усилия я едва ли не мешком свалился на деревянный настил. — Разотрите, вина влейте и накройте чем-нибудь, а то воспалиться все и воспаление легких подхватит… Что встали? Говорю, воспаление может быть! В больничку его надо!

Мне опять поплохело. Все перед глазами начало плыть, мысли, словно дикие козы, стали разбегаться.

— К врачам… как их там, к лекарям. И таблеток ему каких-нибудь дайте. Быстрее, что встали как столбы! Эй, а меня-то куда тащите?

Уже впадая в беспамятство, я почувствовал, как меня бережно приподняли и куда-то начали нести.

На ладье же какое-то время царила тишина. Десятки оторопевших людей внимательно следили за суетой вокруг недавнего утопленника. На чьих-то лицах даже читался откровенный страх, заставляющий их истового крестить и шептать слова молитвы. Они никак не могли поверить, что утопленник ожил. Как так? Как можно воскресить того, кто холодным телом лежал прямо перед ними? Почему стало биться его сердце? А если это упырь, который теперь нападет на всех остальных? Все эти и многие другие вопросы шепотом передавались друг другу с характерными охами и поминанием Бога или черта.

— … Совсем холодный же был, брате. Этими самыми руками трогал его. Холодный он был, как камень. Господом Богом клянусь, сердце его не билось.

— Можа обознался? Микитка вона гутарил, что такоб быть не может! Коли сердечко становилось, то все — пиши пропало.

— Микитка твой блазень! Бельма выкатит и чещет языком, почем зря…

— А я, браты, слышал, что князь татарский с волхвами дружбу водит. Сказывают, — говоривший, неприметный плюгавенький мужичок в рваном тулупчике с чужого плеча внушительно поднял палец вверх. — Когда дневной свет темнотой сменяется, он де за корешками и травами разными по лесу шариться. У няго даже ентот есть … сундук с таким мудреным именем, — мужичишка с хрустом почесал в затылке. — Апотиков! Во, как князь называет сей сундук. Мол он у него от всех болезней.

Если бы сейчас я был в сознании и слушал это все, то наверняка бы уже валялся в судорожном припадке смеха. Неграмотный деревенщина видно случайно услышал, как я свой сундук с лекарственными травами назвал аптекой для здоровья.

— Колдун, как есть колдун. А пьет он что за зелье видали? — не успокаивался мужичок, приковав внимание едва ли не доброй трети команды. — Не доброе вино, и не крепкую медовуху! Жижу черную как смертушка наша и горькую також. Андрей-ка мой, как-то снял пробу с костра, когда колдун по нужде отошел. Так племяш мой плявался — плявался, отпляваться не мог. Гутарит, все нутро у него жгло, горчило… А от святой воды его корежит! Значит, брате, колдун, князь…

— Это, значитца, мертвых на ноги подымать могет? — ужаснулся кто-то из-за спин воинов. — А как же наш сотоварищ? Також и он теперь в прислужники Сатаны пойдет? Спытать яго надож! Крястом али водой святой! И батюшку звать надобе.

Вскоре, к едва дышащему спасенному, лицо которого вот-вот розоветь стало, подошел крупный телесами батюшка с массивным крестом в руке и зачем-то зажженным кадилом, от которого исходили ароматные клубы дыма. За его же, стоя плечом к плечу, застыло больше десятка тех, кто особо впечатлился рассказанными слухами об упыре и колдовской силе князя Ядыгара.

— А скажи-ка мне, сыне, — внушительным словно обвиняющим басом начал священник, с грозным видом нависая над бывшим утопленником. — Веруешь ли ты в Господа нашего, Иесуса Христа?

А что спасенный? Ему было чертовски хорошо, ведь человеку только что влили внутрь едва ли не пол литра горячего вина. Губы его раздвигала заразительная улыбка, а глаза смотрели на окружающих со вселенской теплотой и любовью.

— Отвечай, аспид, — продолжал наседать пузан в рясе, не получая ответа. — Веруешь ли ты в Господа нашего Иесуса Христа?

Наконец, после очередного вопроса и энергичных пощечин в глазах его появилось что-то осмысленное и он пролепетал:

— Верую.

Довольно крякнувший священник, щедро окропил его святой водой и, развернувшись к ожидавшим его людям, прогудел своим басом:

— Что же вы окаянные, бучу то поднимаете? Какой же он мертвяк? Грешник конечно, не святой, но живой!

После этих слов словно прорвало. Все, кто стоял в стороне, обступили спасенного и стали его тормошить.

— Живой, браты, живой, — в восторге, едва не заревел, кто-то из лодочников. — Вона лается даже…