Князь ветра - [53]

— Почему?

— Но вы же считаете, что плохая погода -не тема для искусства. Или это относится исключительно к живописи?

— Так вот, — пожав плечами, продолжил Иван Дмитриевич, — в разговоре я упомянул имя Найдан-вана, и Вандан-бэйле рассказал мне эту историю. Сам он слышал ее в Урге. По его мнению, перед Зундуй-гуном был разыгран заранее отрепетированный спектакль. Сэсэк подозревала, что в Петербурге ему заплатили за молчание о подлинных обстоятельствах смерти ее брата, и хотела заставить его сказать правду, а заодно выманить у него деньги.

— Не слишком ли сложно? — засомневался Сафронов.

— Нет, Каменский-старший пишет, что этот способ монголы с успехом используют во всех интригах, от политических до семейных. Здесь он тоже оправдал себя: Зундуй-гун рассказал все, что ему было известно. Он знал, что Найдан-вана убили, но не знал, кто и зачем. Из этого полузнания китайцы извлекли максимум выгоды. Они распустили слух, будто Белый царь настолько был потрясен силой и мудростью Найдан-вана, что из страха, как бы опять не пришлось платить дань монголам, тайно приказал убить его. Тем самым китайцы хотели посеять среди монгольских князей недоверие к России. В общем, своей кочергой Губин нанес ощутимый удар нашему влиянию в Центральной Азии.

— А ведь начали, помнится, с дьявола, — заметил Мжельский. — Обычное дело: поскреби русского мистика, обнаружится шовинист.

Из записок Солодовникова

Дня за два до выступления на Барс-хото состоялось совещание офицерского состава бригады. После того как были рассмотрены вопросы практического характера, Джамби-гелун представил собравшимся одутловатого монгола лет тридцати или немного больше, одетого в перетянутую портупеей монашескую курму. Было сказано, что он родной племянник и одновременно хубилган, то есть перерожденец, того самого Найдан-вана, чью недостроенную крепость в Дзун-Модо мы недавно штурмовали. Затем был пересказан миф о его поездке в Петербург и об отравленном китайцами ноже.

Для наших офицеров это не было новостью, но все встрепенулись, когда Джамби-гелун объявил, что под именем Найдан-вана в Халху вернулся не кто иной, как сам великий Абатай-хан. Тридцать лет назад он не сумел освободить родину от китайцев, зато теперь в лице.своего хубилгана поведет нас на Барс-хото. Духовный наследник двух этих национальных героев молча перебирал четки и важно кивал, соглашаясь, когда Джамби-гелун говорил про него, что он проникся решимостью покарать гаминов и гнев его будет страшен. Лишних вопросов никто не задавал. Все понимали, что присутствие этого человека должно поднять боевой дух наших цэриков и внушить им уверенность в победе.

Пятнадцатый день четвертой Луны пришелся на 21 мая. Побудку сыграли затемно, в десять часов утра бригаде предстояло торжественным маршем пройти по соборной площади Урги, или, как ее называют монголы, площади Поклонений, чтобы прямо с парада выступить на Барс-хото, но военный министр и другие высшие сановники появились на трибуне только к полудню. Согласно этикету, опоздание следовало толковать в том смысле, что неотложные заботы о благе государства помешали им прибыть в назначенный час.

Командир бригады Баир-ван, удачливый кондотьер с изрубленным лицом, вовремя сменивший идеологию одинокого волка на панмонголистскую, принимал парад в седле, рядом с трибуной. Он сидел на прекрасном степняке, но, в отличие от своих расфуфыренных клевретов, одет и вооружен был подчеркнуто скромно: чесучовый халат, грубый пояс, русская офицерская шашка в простых ножнах,. Лишь поводья желтого цвета напоминали о том, что недавно этот безземельный тайджи[10] возведен в ранг князя 2-й степени с присвоением звания джян-джин, то есть генерал, и титула «дающий развитие государству великий батор, командующий».

Сам я занимал место в задних рядах его свиты. Моя собственная лошадь, белая кобыла Грация, принадлежала к особой местной породе, известной под ироническим прозвищем «першинской жирафы» — по имени забайкальского коннозаводчика Першина. Он вывел эту породу, скрещивая «монголок» с рысаками европейских кровей. От последних Грация унаследовала игривый нрав и стройные, необычайно длинные, по здешним понятиям, ноги; от первых — неприхотливость, выносливость, неупорядоченную косматость и короткую шею, составлявшую ее главный изъян. С такой шеей при таких ногах она не доставала мордой до земли и не могла питаться подножным кормом. Из-за этого Б'аабар считал мою Грацию аллегорией угрожающей монголам опасности: забыв обычаи предков, они так же утратят природную опору и должны будут или погибнуть, или кормиться из чужих рук, что сделает их рабами европейцев. Теперь, уже не заблуждаясь относительно Анри Брюссона, из которого Баабар полными горстями черпал свои сведения о древних монгольских традициях, я с улыбкой вспоминаю его теорию. Европа преподнесла ему сюрприз, какого он не ожидал.

Наконец грянул оркестр — барабан и четыре дудки. Их медной музыке ответила костяная, под вопли бригадных раковин качнулась и поплыла перед благоговейно затихшей толпой хоругвь из золотой парчи с изображенным на ней первым знаком алфавита «соёмбо». Венчавшие эту идеограмму три языка огня означали процветание в прошлом, настоящем и будущем, расположенные под ними солнце и луна были отцом и матерью монгольского народа. Еще ниже один из двух треугольников имел какое-то несущественное значение, а второй подобно острию копья грозил врагам нации. Дальше вниз размещались два прямоугольника, один под другим. Они будто бы утверждали следующее: пусть те, кто вверху, и те, кто внизу, равно будут честны и прямодушны в служении родине. Довершавшие эмблему две рыбы выражали вообще-то единство женского и мужского начал Вселенной, но с недавних пор они, как и соседние геометрические элементы, трактовались не столько в плане буддийской метафизики, сколько в патриотическом духе: эти рыбы, в природе никогда не смыкающие глаз, призывали к бдительности.