Князь тумана - [4]

— Вы чувствуете, как здесь сразу стало просторнее и как выгодно смотрится ваша мебель, если пониже опустить Леонардо, а «Позднее счастье» совсем убрать со стены? Должна вам сказать, что, на мой взгляд, никакое позднее счастье гроша ломаного не стоит и дожидаться его — значит попусту тратить время.

— Вы так думаете? — только вздохнула фрау Грантцов.

Госпожа Ганхауз затронула в ее душе больное место, но она делала такие вещи, как хороший врач, который, причиняя боль, одновременно лечит рану.

Когда Лернер пришел к завтраку, который подавался в продолговатой, темной проходной комнате рядом с кухней, там на малоаппетитном с виду столе, усеянном крошками, среди грязных кофейных чашек лежало несколько уже развернутых кем-то газет.

«Крупный пожар в Трептове» — увидел Лернер заголовок в «Берлинском биржевом курьере», «Анилиновый завод охвачен пламенем» — кричала надпись в «Ежедневной почте», «Взрыв в Трептове» — сообщала газета «Фоссише цайтунг». В «Берлинском городском вестнике» на первой полосе стоял заголовок: «Следует ли ожидать расширения берлинского зоопарка?»

Трясущимися руками Лернер начал листать перепутанные страницы. То, что он в них прочел, полностью перевернуло его представление о вчерашних событиях. Он вдруг понял, что действительно поверил вчера, что в Трептове не было и быть не могло никакого пожара. Оказывается, одного слова едва вскарабкавшейся на ноги после падения, насквозь мокрой от дождя, как ее зонтик, госпожи Ганхауз хватило, чтобы полностью разуверить его в самой возможности такого пожара! Эта мысль была так ошеломительна, что лишила его дара речи.

Госпожа Ганхауз с аппетитом завтракала. На рогалик в ее руке капнула коричневая капля яблочного сиропа. И тут онемевший Лернер удостоился чести слышать из уст госпожи Ганхауз приятную новость о ее сыне: она послала за Александром и он будет здесь к обеду. Лернер все еще пребывал в оглушенном состоянии. Да пусть она хоть всю семейку сюда привезет! Он здесь больше не останется. Вошла фрау Грантцов, в честь госпожи Ганхауз она надела нарядный передник, весь обшитый рюшками.

— Звонили из редакции, — объявила она строгим голосом. — Если бы я знала, что вы тут…

— Что вы им сказали? — слабым голосом спросил Лернер.

— Сказала, что господин Лернер еще почивает, — ответила хозяйка тоном такой простодушной искренности, словно собиралась продекламировать стихотворение Уланда «Будь честен, сын мой, и правдив…»

Ну и ладно! Теперь уж все равно! Это лишь дополнит то представление о нем, которое и без того сложилось в «Берлинском городском вестнике». Укладывать, что ли, чемоданы или проваландаться еще пару дней в Берлине? Поехать к брату Фердинанду? Какой прием его там ожидает?

— Газеты полны новостей, — с удовольствием произнесла госпожа Ганхауз: я, дескать, с утра пораньше уже проработала прессу!

— Пожар в Трептове, — тихо вымолвил Лернер, обхватив голову руками. В его словах не прозвучало упрека. Да и кто же, обманувшись мнимой достоверностью подтасованных сведений, станет винить в своей ошибке даму, кушающую утренний рогалик? Тут виновато бесовское наваждение! Бес его попутал, и он покатился мимо цели, как бильярдный шар, сбившийся с заданной траектории. Разве он сам только что не досадовал на вечные репортажи с места пожаров? Разве не было у него вчера такого чувства, что «Берлинский городской вестник» — это для него тупик? Теперь же ему показалось, будто именно эта работа открывала перед ним заманчивые перспективы. Главный редактор представлялся ему уже гораздо более симпатичным, чем вчера. Бывалый человек! Тоже ведь начинал с репортажей в отделе городских новостей и рассказывает об этом без стеснения. Он говорит, что смотрит на репортерскую молодежь как на коллег по профессии. Сейчас, когда Лернер решил увольняться, служба в газете уже виделась ему романтическим занятием, прямо-таки приключением. Эти выезды, когда ты, как по тревоге, мчишься на пожар! А потом полночи стучишь на машинке! Циничная веселость репортерской братии, которую ничем нельзя удивить!

— Хотите узнать, что я тут выискала? Эта статья просто на вес золота! — сказала госпожа Ганхауз. Крупная белая рука, украшенная аметистом, который очень шел к коричневому платью, протянулась и зашуршала газетой, другая уже щелкнула лорнетом. — Это прямо-таки для вас написано! Вы еще будете радоваться, молодой человек, что сегодня мы оказались рядом за одним столом.

И она принялась читать вслух длинный скучный обзор из экономического раздела «Берлинского биржевого курьера» о деятельности Германского морского рыболовного товарищества; в ее хорошо поставленном голосе опытного оратора слышались драматические интонации, время от времени она бросала на слушателя многозначительные взгляды, словно бы намекавшие; мол, тот и сам наверняка давно понял всю сенсационность сообщаемых сведений.

Речь шла… Действительно, о чем же шла речь? Почти все содержание бессмысленно прошумело мимо оцепеневшего в своем горе Лернера. А речь шла о том, что Германское морское рыболовное товарищество ищет новые места лова и в этих поисках устремилось туда, где уже до него начало вести лов большинство рыболовных флотов, то есть в негостеприимные воды в районе между Норвегией и Северным полюсом, где острова и ледяные поля носят такие странные названия — например, один такой клочок мерзлой суши, размером, пожалуй, немного больше Берлина, однако населенный тюленями и пингвинами, называется Землей Франца Иосифа. Уж там-то никто слыхом не слыхал ни про пожар в Трептове, ни про позорный конец одного шустрого репортеришки. На таких островах рыболовные шхуны устраивают стоянку. Там строят продовольственные склады. Там вялят рыбу. Иногда даже остаются зимовать те, кого ранняя зима захватила врасплох и обратный путь оказался отрезан плавучими льдами. Один из этих островов назывался Медвежьим. По-видимому, на нем с немецкими рыбаками конкурировали то ли бурые медведи, то ли белые, то ли гризли.