Князь советский - [88]

В нашей деревне разорили девять семейств, а все их добро передали государственным и кооперативным учреждениям, где эти городские сами состоят начальниками. У Отто Литке даже детские качели с дерева сняли и увезли. Разберитесь, товарищ Калинин: зачем это было сделано?
В школу прислали учителя, чтобы он учил детей, как это заведено в Саратове. А он нашего языка не знает и дети его не понимают. Целый год изучали саратовскую премудрость, а в тетрадках у них только одно: «По первому зову Компартии мы все, как один, пойдем на баррикады бороться за диктатуру пролетариата в Германии». Кто ж хлеб-то будет растить, если все на баррикады уйдут?
Кому это нужно? Или вы там, в центре, сидите и ничего не знаете о том, что на местах делается?
Сил наших терпеть не стало, поэтому мы продали наше имущество и решили всей деревней перебраться в Германию, где, говорят, нужны батраки. Мы приехали в Москву и первым делом пошли в немецкое посольство, но там нам сказали, что без специальных заграничных паспортов визы нам дать не могут. Мы куда только не ходили, чтобы добыть эти паспорта, но городские работники только зря деньги с нас просят, а дела не делают.
Епископ Мейер сжалился над нами и пустил нас в церковь святого Михаила, и вот уж два месяца мы всей деревней живем, как мыши, в подвале, а от этого у нас дети болеют.
Пришлите к нам своего представителя: пусть он узнает, как на местах угнетается народ! И велите городским не мучать нас зря, а выпустить без всяких паспортов, которые никому из нас не надобны. А ежели вы нам не пособите, то придется нам этой зимой помирать, потому что деньги у нас кончаются, а новых взять негде и на работу нас нигде не берут.
Да здравствует власть Советов и лучшее будущее! Смерть тем, кто запрещает свободу трудящемуся народу!
До свидания, товарищ Калинин. Шлю вам это письмо секретно, но если нужно на что ответить, я с удовольствием отвечу.

Томас Фишер

Ниже стояли десятки корявых подписей на немецком.

Клим перевел взгляд на Зайберта.

– За такое письмо их всех пересажают.

– Я им то же самое говорил! Но им некуда возвращаться, понимаете? Я хотел попросить за них своего знакомого – заместителя наркома по иностранным делам, товарища Баблояна. Он мой должник: у него больная печень, и я организовал ему лечение в Берлине. Но он возвращается в Москву только через два дня, а меня высылают, и мы не сможем встретиться.

– Вы хотите, чтобы я провел с ним переговоры? – спросил Клим.

Зайберт сложил вместе ладони.

– Да, я вас очень прошу! Если вы это сделаете, то не пожалеете…

Его лоб собрался в морщины, а уголки губ опустились.

– Вы не представляете, сколько я гонялся за этим Баблояном! Он является членом Центрального Исполнительного Комитета и личным другом Сталина. Я надеялся организовать через него интервью.

– И вы дарите мне этот шанс? – изумился Клим.

Зайберт вздохнул.

– Я, конечно, умру от зависти, если вы сумеете им воспользоваться… Но считайте это гонораром за помощь моим немцам.

– Я сделаю все, что возможно, – растроганно сказал Клим.

– Тогда я напишу для вас рекомендательное письмо, а вы через пару дней поезжайте в дом отдыха «Всесоюзного общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев» – Баблоян будет там долечивать свою печень.

Клим записал адрес.

– Чем же вы будете заниматься в Берлине? – спросил он.

– Устроюсь в какую-нибудь газету – все-таки у меня есть репутация и опыт, – отозвался Зайберт. – А если у нас с вами получится вытащить немцев Поволжья, подамся в политику – для меня это будет хорошим началом.

4.

В СССР существовали не только парии-лишенцы, но и высшая каста «брахманов» – это были члены Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Им поклонялись, они имели огромные пенсии, отдельные квартиры и несметное количество льгот.

В Обществе состояло около трех тысяч человек – то есть несколько поколений анархистов, нигилистов и революционеров. Кто-то посчитал, что в совокупности они провели на каторге шестнадцать тысяч лет, и еще больше – в ссылке.

У политкаторжан было свое издательство, книжный магазин и музей, где выставлялись документы, свидетельствовавшие о политических репрессиях в Российской империи. Но главным достоянием Общества являлась бывшая усадьба графа Шереметьева, превращенная в прекрасную больницу и дом отдыха. Помимо политкаторжан, там постоянно лечились высшие партийные чины.

Через соседей-пролеткультовцев Клим получил разрешение поехать туда на экскурсию – вместе с комсомольцами фабрики резиновых изделий «Красный богатырь».

Ехали с песнями. Бригадир Вася, загорелый, плечистый парень в тельняшке и широченных парусиновых брюках, прихватил с собой гармонь и всю дорогу горланил частушки:

У буржуев тьма тревог,

На сердце обуза.

Говорят, введут налог

На большие пуза.

Слушая его, девчонки хохотали.

После долгой тряски по разбитым сельским дорогам автобус въехал в старинный парк с искусственными прудами и тенистыми аллеями.

Комсомольцы приникли к окнам.

– Ой, смотрите, какие статуи! – ахали девушки, показывая на мраморные изваяния в фонтанах.

– А цветов-то, цветов! Больше, чем на первомайской демонстрации!

Выйдя из автобуса, комсомольцы в нерешительности застыли у белокаменного дома с широкой лестницей и колоннами.