Князь оборотней - [2]

— Мы с собаками не охотимся, мы на них ездим! — растерялся Димдига. — Не умеют наши собаки искать-то!

— А теперь — научатся! Что встали? — накинулась она на собственный отряд храмовой стражи. — Гоните их к лесу! И сами — копья на изготовку!

Взятые на ремни ездовые псы нервно взлаивали и крутились, не понимая, чего хотят от них люди. Храмовые стражи шли по обеим сторонам нестройной толпы охотников. Копья и впрямь держали на изготовку — то ли против охотников, то ли против того, что поджидало в лесу.

Стена деревьев приближалась — хмурая, мрачная, будто насупленная. Сине-золотистые блики от догорающих чумов скользили по белизне снежных шапок. Охотники приблизились к этой стене и канули в нее. Последними исчезли ярко-синие форменные куртки храмовых стражников. Потом смолк лай собак — как отрезало, словно скрывшиеся за стеной леса псы все разом исчезли.

Оставшиеся в стойбище женщины, дети и старики разбрелись по пепелищу. Им предстояло погасить чумы, разобрать уцелевшее имущество и поставить хоть какие шалаши. Чтоб охотникам было куда возвращаться.

Только старый шаман все глядел на темный лес и безнадежно качал головой.

Лучи молодой Утренней Зари не пробивались сквозь плотные кроны сосен, и под деревьями царил привычный сумрак. И тишина — напуганные псы прекратили лаять и лишь скулили, прижимаясь к ногам хозяев.

Димдига уверенно торил тропу снегоступами.

— Слышь, Дим-Дигыч… — Друг Покчо покосился на переваливающегося по снегу стражника и понизил голос до шепота: — Чего жрица говорила насчет борьбы с черным шаманизмом? Выходит, правду люди болтают — вернулись черные шаманы? Донгар Кайгал, Великий Черный — вернулся?

— Я откуда знаю? — огрызнулся Димдига, изучая следы на снегу. Следы нравились ему все меньше. Четкие больно. Точно пресловутый преступник, доведший жрицу до того, что она стала плеваться Огнем, позаботился, чтобы охотники не отстали и не потерялись.

— А шаман наш чего говорит? — не отставал Покчо.

— Шаман — нормальный белый, как по заветам Храма и положено, и с приходом на Сивир Долгой ночи силу свою теряет. Потому ничего знать не может, — наставительно сказал Димдига.

— А вот был бы у нас шаман, который не только Долгим днем, но и по Ночам силу не теряет, — мечтательно сказал Покчо. — Глядишь, и братца твоего злой дух юер не унес бы, и мать моя до Утра дожила бы…

— Был бы у нас такой шаман — гореть нам всем Синим пламенем. Согласно статье два, пункту один кодекса Снежной Королевы и Ее Советника, — отрезал Димдига.

— Кодекс — он для жриц и богатых родов, — буркнул Покчо. — А мы и так горим, без всякого кодекса. И Советника, говорят, убили. — Покчо снова оживился. — Королева и убила: он с Донгаром поладить хотел и снова черных шаманов в стойбищах завести!

— Заткнулся бы ты… — косясь на жриц, процедил Димдига. — Вот этим! — и сунул Покчо пучок сушеной травы. — Всем рты закрыть! — прошептал он.

Охотники принялись доставать пучки травы и зажимать их зубами.

— Зачем это они? — пропыхтела лавирующая между ветвями жрица Синяптук.

— Чтобы их мысли не вырвались изо рта вместе с паром и дичь не узнала план охоты, — бросила жрица Кыыс.

— Стойбищные предрассудки, — поморщилась Синяптук. — План нынешней охоты знаю только я!

— Ну… вы можете засунуть себе кулак в рот. Если влезет, конечно… — предложила Кыыс.

— Все шутите, жрица Кыыс! — принужденно усмехнулась Синяптук.

— Я вообще-то издеваюсь, — пробормотала Кыыс, но толстая жрица ее уже не слушала.

Она с хрустом проломилась сквозь низко свисающие ветки сосны и воспарила над охотниками в просвете меж деревьями.

— Вытянуться цепью — через одного, охотник — стражник, да-да, стражников тоже касается! Зажгите факелы! Кричите! Стучите! Пусть собаки лают! Мы поднимем шум! — она ударила кулаком по ветке, та закачалась, стряхивая снег. — И тогда проклятый зверь вскочит со своего лежбища и побежит, побежит…

Задрав головы, охотники ошалело глядели, как толстая жрица, похожая на большую сине-белую муху, мечется под сенью дерев. Только мухи жужжат, а эта — орет.

— По-моему, она слегка перепутала вид нашей дичи, — буркнула Кыыс.

— Шумите, говорю! — разорялась Синяптук. — Или мне подогреть ваше желание служить Храму? — она скрючила пальцы — между ними вскипел Огонь.

Стражник ударил древком копья по стволу. В тишине стук прозвучал глухо и жалко.

— Стучите! — прорычала Синяптук.

Стражники грянули копьями по древесным стволам. Растерянный Покчо дернул за ремень своего ездового пса — пес нерешительно гавкнул.

— У-лю-лю! — вдруг завопил кто-то…

Из заснеженных кустов выметнулся отощавший после Долгой ночи заяц. Щелкнул самострел, стрела вонзилась зайцу в бок, опрокинув его в снег. Охотник подвесил тушку к поясу. Через мгновение орали все. Растянувшись длинной цепью, охотники бежали по лесу. Собаки рвались с ремней и захлебывались лаем. Из подлеска сыпалась дичь.

Словно все зверье, что охотники упустили, гоняясь за храмовым преступником, своей волей вернулось к ним. Неслись обезумевшие зайцы. Юркой лентой метнулся по кустам соболь, бессмысленно путая след, побежала обезумевшая от ужаса лисичка. Свистели стрелы, и даже стражницкие копья пришпиливали дичь к стволам сосен.