Князь Никто - [27]

— Если это в моей голове, это значит, что я могу сюда попасть, когда захочу? — спросил я, мысленно повторяя ее слова, чтобы не забыть. Ни капли братской крови. Сиюминутная жалость. Уговоры влюбленной женщины…

— Эта комната заперта, но ключ в твоем кармане, — быстро сказала она. — Сейчас тебе надо уходить.

— Подожди! — я попытался поймать ее за руку, но промахнулся. Со всех сторон к островку с идолами начала приближаться клубящаяся мгла. Быстро, словно стена урагана. — Я же хотел попросить совсем другого!

Последнюю фразу я выкрикнул уже в лицо Соньке–Арфистке.

Я снова был в ее комнате. Мы стояли в самой середине, она крепко сжимала оба моих запястья. Глаза ее были закрыты.

Колени дрожали. По спине сползала липкая струйка пота. Во рту ощущался отчетливый вкус крови. «Ненавижу старух, — подумал я, пытаясь высвободить руки из окостеневших пальцев Соньки–Арфистки. — Приходишь за мудрым советом, вместо этого слушаешь бессмысленную трескотню и лопаешь от пуза пирожки. Я приходил совершенно по другому делу, а вместо этого…»

Веки Соньки дрогнули и затрепетали. На несколько мгновений на ее лице замерло выражение сладкой неги, будто она только что проснулась от приятного сна. Но от него не осталось и следа, как только она открыла глаза.

Лицо ее исказила гримаса ненависти. Она разжала пальцы и с силой толкнула меня в грудь. Будь я своего «взрослого» размера, я бы даже не шелохнулся. Но тело подростка было довольно субтильным, так что меня отнесло к двери и довольно чувствительно приложило затылком.

— Ты воспользовался мной, маленький говнюк! — зло прошипела Сонька. — Убирайся. И забудь дорогу в мой дом!

— Но… Я не понимаю, о чем ты говоришь… — пролепетал я, прикрывая голову. На самом деле, я понимал. Ну или почти понимал. Знахарки, вроде Соньки, пользуются заемной силой, своей у них нет. Да, они могут быть очень могущественными, и им нередко доступно то, о чем аристократы со своей родовой магией могут только мечтать. Но у всего есть цена. И когда хтонические покровители решают вдруг взбрыкнуть и сделать по–своему, им ничего не остается, кроме как подчиниться.

— Все ты понимаешь, — слова вырывались из ее рта, будто она их выплевывала.

— Я же не знал… — я постарался придать лицу умоляющий взгляд. Мне действительно не хотелось с ней ссориться. Я правда хотел, чтобы она помогла мне по своей воле. И когда разговор пошел куда–то не туда, был почти уверен, что уйду от нее, не солоно хлебавши. А получилось… как получилось.

Она сделала несколько стремительных шагов и оказалась у двери. Одним движением распахнула ее и вытолкнула меня в коридор.

Дверь с грохотом захлопнулась.

Я привалился к стене, прикрыл глаза и попытался унять все еще бешено колотящееся сердце. Надо бы с ней помириться. Но потом. Сегодня у меня вряд ли это получится.

— Чижик? — раздался рядом со мной немного усталый голос Рубины. — Ты что здесь? Она тебя выгнала?

— Ага, — я открыл глаза и вздохнул.

— Не бери в голову, милый, — цыганка быстро обняла меня за плечи, обдав волной сладкого аромата ее духов, смешанных с запахом свежего пота. Много плясать, наверное, пришлось сегодня ночью. — Она вспыльчивая, но отходчивая. Ой… У тебя кровь! Что это?

Кровь сочилась сквозь пальцы из моего крепко сжатого кулака. Что–то острое упиралось мне в ладонь. Я разжал пальцы. Медвежий коготь с нацарапанными на одном боку знаками. Когда я успел достать его из кармана?

— Надо перевязать… — засуетилась Рубина, но я ее остановил.

— Не надо, — я благодарно пожал ей руку. — Все нормально.

— Я бы тебя накормила, но за ночь гости съели и выпили вообще все, до самой крошки, — Рубина развела руками. Я был тут всю ночь? Вид у нее был утомленный. Уголки губ опущены, под глазами темные круги.

— Спасибо, милая, — я нашел ее ладонь левой рукой, потому что правая была испачкана кровью, и благодарно сжал горячие пальцы. — Когда–нибудь я обязательно приглашу тебя на ужин в «Метрополь». И мы с тобой там спляшем на столе, чтобы у тамошей чопроной публики пенсне с носов попадали.

— Обещаешь? — устало улыбнулась она.

— Обещаю, — подмигнул я.

Когда идешь по улицам утреннего Петербурга, кажется, что этот город давно заброшен. Ни единой живой души, только ветер таскает по мощеным тротуарам обрывки старых афиш, сорванные с бутылок этикетки и распавшиеся на отдельные листы фривольные журналы. Редкие прохожие медленно волочат ноги, словно на плечах у них лежит весь груз страданий этого мира.

Солнечный свет безжалостно заливает потеки грязи на стенах, уродливые рисунки и кучи брошенного мусора.

Я тоже плелся, еле переставляя ноги. Перешагнул бесчувственное, но явно все еще живое тело. Подобрал подкатившуюся под ноги пустую бутылку и бросил ее в мусорный бак. Который, видимо, расшалившиеся ночные гуляки прикатили откуда–то с Фонтанки. Не зря же у него на боку намалевана буква «Ф» и какие–то цифры.

Я свернул в Вяземскую Лавру, сумрачную, как всегда, не смотря на солнечное утро. Шел вперед, смотрел под ноги. Повторял, как мантру «ни капли братской крови», «сиюминутная жалость», «уговоры влюбленной женщины». Пока это все звучало как случайный набор слов, но Баба Мороча вряд ли сказала бы мне случайные слова. Они обязательно что–то значат, даже если сейчас я этого не понимаю.