Князь Никто - [24]

Последнее слово я выделил, понизив голос до заговорщической интонации.

— На картах раскинуть что ли? — насмешливо спросила она. — Как цыганка? Это тебе надо Рубину попросить, она мастерица этого дела…

— Да нет же… — я сцепил пальцы рук. Похоже, я как–то неправильно веду разговор. Она явно не хочет идти мне навстречу. А мне казалось, что я так хорошо все продумал! Ах да! Она же говорила, что этот маленький говнюк, в смысле я, сдал бы ее служителям Всеблагого Отца… А сейчас я прошу ее, фактически, раскрыться. Сделать для меня такое, за что любой адепт Всеблагого Отца отправить ее гореть на костре. Даже сейчас, хотя со времени охоты на мамячек прошло уже около двух сотен лет. Боюсь, я бы тоже отнесся с недоверием к такой просьбе. — Ты же первая сказала, что я изменился. Я изменился. Как я могу доказать тебе, что говорю правду, а не пытаюсь тебя подставить?

— Никак не можешь, — сказала она и неожиданно шагнула вперед. Она была выше меня, но глаза ее как–то оказались напротив моих. И я понял, что тону в них. Вязкий мрак глубоких черных колодцев затягивает меня куда–то в бездну, как омут тащит тебя на дно. Кажется, я пытался сопротивляться. И даже кричал. Но все мои трепыхания значили не больше, чем желания и чаяния щепки, попавшей в бурный поток.

Знахарка, я думал, да?

Волна древней равнодушной силы захлестнула меня с головой. Воздух как будто вышибло из груди полностью, черная жижа паники почти поглотила меня. Почти.

Я понял, что снова могу дышать.

Ничего больше на меня не давит и не выкручивает меня в разные стороны.

Стремительный поток хтонических сил выбросил меня на песчаный берег и отхлынул.

Я осознал, что лежу ничком и рот у меня забит мелким песком.

Опереться на руки, поднять голову и оглядеться.

Вокруг, насколько хватало глаз, из покрытой ряской и тиной болотной жижи торчали уродливые стволы мертвых деревьев. За моей спиной беззвучно катились черные воды. Касаться этой воды не хотелось совершенно.

— Хи–хи, — произнес дребезжащий надтреснутый голос. — Какой смешной. Решил обжулить судьбу.

Я быстро повернулся. Готов поклясться, что секунду назад там еще никого не было.

А теперь на песке стояло три скамейки, и на каждой восседало по бабке. Это были самые уродливые старухи, которых я видел в жизни. У первой был длиннющий крючковатый нос с огромной бородавкой на конце. Из бородавки в разные торчали толстые волосины. Лицо было похоже на печеное яблоко — такое же коричневое и морщинистое. Эта она говорила. И смотрела при этом одним глазом.

— Кто там, Скворча? — сказала вторая старуха. К ее скамейке было прилажено колесо прялки. Она иногда толкала его ногой, то крутилось и издавало треск, как будто за что–то цеплялось своими спицами. Когда она подняла правую руку, я понял, за что. Ноготь ее безымянного пальца был длинным, почти с сам палец. И как будто отливал металлом. На месте глаз у нее были глубокие черные провалы. Нос был обычный, с горбинкой. Зато рот выдающийся. Когда она шевелила его длинными тонкими губами, ее лицо делалось похожим на жабье. — Дай мне тоже посмотреть!

— Почему это тебе вперед? — сварливо спросила третья старуха. Глаз у нее тоже не было — пергаментная кожа век затягивала глубокие провалы пустых глазниц. Морщин, в отличие от остальных двух бабок у нее почти не было. Кожа обтягивала череп так туго, что, казалось, вот–вот разойдется по швам.

— Замолчите обе! — продребезжала первая. — Он ко мне пришел!

— Как он может к тебе прийти, если он еще не родился? — голос третьей звучал глухо и очень низко, от него в животе как будто становилось пусто.

— Ах–ха–ха-ха! — если закрыть глаза, то вторую, с ужасным жабьим ртом, можно было бы вообще принять за молодую. — Если он не родился, то как сюда попал? Скворча, дай мне глаз, я хочу увидеть, что ты меня не обманываешь.

— Наполовину старик, наполовину мальчик, — задумчиво продребезжала первая, раскачиваясь на своей лавке. — И что же ты от нас хочешь, коли явился?

Я открыл, было, рот, но тут же прикусил язык. На этот вопрос отвечать нельзя. Заскровчат, затрандычат, заморочат и выкинут. Нашел, мол, золотых рыбок, туз крапчатый.

Но что нужно было делать точно, я не знал. Да и никто не знал. А те, кто знает, помалкивал.

— Ничего не надо, — говорю. — На красоту вашу полюбоваться заглянул.

— Врешь ведь! — сказала Трандыча, но ее жабий рот расплылся в улыбке.

— А если и вру, нешто ты жандарм? — я подмигнул Скворче. — Ну все, идти мне пора, вот что. Полюбовался, пора и честь знать. Дела, понимаете, заботы всякие.

— Эй, как это пора?! — заверещала Трандыча и дернула Скворчу, чей глаз все еще сверлил меня своим пронзительно голубым зрачком. — Отдай глаз, старая карга!

— Еще чего! — Скворча отдернула руку. — Сегодня моя очередь.

— Твоя очередь была, когда этот добрый молодец еще не пришел! — колесо прялки закрутилось и задребезжало. — А теперь все договоры недействительны!

— Это чего это недействительны? — Скворча попыталась гордо выпрямить горбатую спину. — Очень даже действительны!

— Ах ты курва–оторва, опять все себе заграбастала! — Трандыча заголосила так, с деревьев начали падать сухие мертвые ветки. — А ну отдай глаз! А не то…