Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер - [149]
Первым истинно пролетарским «пользователем» Юсуповских богатств стал Лейбла Давидович Бронштейн — второй по значимости после Ленина вождь мирового пролетариата. Он жил в России под псевдонимом Лев Троцкий. Его супруге, Наталье Ивановне Троцкой, после переезда советского правительства из Петрограда, очень не понравилась Москва, которую большевики одно время думали переименовать как раз в Троцк. Наталья Ивановна, по известной аналогии, предпочитала круглый год жить за городом.
Надо отдать должное первым большевистским вождям — вкус к усадебной жизни у них имелся отменный, не то, что в более позднее время, когда все свелось исключительно к номерным Горкам — 1,2,3 и так далее. Нарком просвещения А. В. Луначарский избрал своей резиденцией музей-усадьбу Вяземских-Шереметевых «Остафьево», причем пользовался ею вместе с бывшими владельцами, графами Шереметевыми, теми, кто не успел или не смог сбежать. Шереметевы, как и Юсуповы, состояли многолетними членами Московского и Петербургского Английских клубов, где проводили немало времени. Сохранились милые воспоминания о том, что когда просвещенному наркому хотелось подарить своей подруге жизни, актрисе товарищ Розенель какой-нибудь изящный музейный экспонат, он вступал в споры и пререкания с «бывшим графом». Не даром даже «литературный вождь пролетариата» Демьян Придворов-Бедный рифмовал в своих эпиграммах Розенель и панель. Луначарский в долгу не оставался, отвечал не менее хлестко. Он обозначал истинные имена Демьяна только первоначальными буквами слов — «б» и «ж». Остальное читать стыдно.
Корпус санатория «Архангельское». Современная фотография автора.
У Троцких же все обстояло иначе, «во вкусе милой старины». По слухам, жесточайший диктатор, уничтоживший не один миллион человек, в семейной жизни оставался тих и мил, искренне боялся своей супруги — своеобразной революционной Кабанихи. Впрочем, в завещании, написанном за полгода до трагической гибели, Троцкий признавался, что «рядом со счастьем быть борцом за дело социализма, судьба дала мне такое счастье быть ее мужем» в продолжение сорока лет.
М. М. Антакольский. «Ангел». Надгробие княжны Т. Н. Юсуповой возле усадебной церкви Архангельского. Фотография 1900-х гг. (Памятник перенесен в павильон.)
Под «дачку» вождь скромно занял второй этаж дворца, переоборудованный последними владельцами по последнему слову техники. Помещения предоставляли редкостный в революционное время комфорт. Встречаются сведения о том, что в театре Гонзага располагалась собственная электростанция (в цокольном этаже); не имелось проблем с водой или канализацией, второй этаж Большого дома имел собственную систему отопления. К тому же его наполняли уникальные художественные сокровища, непрерывно пополняемые за счет свозимых из соседних помещичьих усадеб ценностей.
Окна «дачки» Троцкого выходили на Пушкинскую аллею, символизируя то, что действительно «во всем виноват Пушкин». В путеводителях 1920-х годов стыдливо указывалось, что второй этаж дворца закрыт для посетителей. Революционная дачная идиллия длилась вплоть до высылки Льва Давидовича «в Алма-Аты».
Г. К. Барт. «Скорбь». 1908. Надгробный памятник князю Николаю Феликсовичу Сумарокову-Эльстон возле усадебной церкви в Архангельском. Современная фотография (перенесен в парк усадьбы).
В Архангельское же следом прибыл другой нарком вооруженных сил — маршал Климент Ефремович Ворошилов. Он приказал построить в имении новый дворец, да не один, а сразу два. Дворцы предназначались для отдыха офицерского состава Красной Армии. Для этого пришлось снести две обширные Юсуповские оранжереи на партере усадебного парка. Новое строительство осуществлялось по проекту архитектора, профессора Владимира Петровича Апышкова (1871–1939), подошедшего к проектиоваию в историчской усадьбе с большой долей тактичности. Ведь к 1934 году, когда началось строительство новых корпусов, в Архангельском уже второе десятилетие действовал музей. К тому же у архитектора с богатым дореволюционным стажем имелся вкус и чувство ансамбля, в те времена весьма редкостные качества. Да и главный заказчик постройки санатория — маршал Ворошилов считал себя поклонником русского классического искусства и пролеткультовских вывертов не терпел. Новые дворцовые корпуса не закрыли главного сокровища Архангельского — его партера и лишь сузили границы грандиозной панорамы на заречную луговину. Сами корпуса тоже вполне заслуженно стали носить название «новых дворцов». Замечательную художественную решетку вокруг усадьбы и санатория спроектировала дочь наркома Лазаря Моисеевича Кагановича.
Архангельское. Вестибюль Главного усадебного дома. Неизв. итальянский скульптор. «Кастор и Поллукс». Копия начала XIX в. с античного оригинала. Фотография 1900-х гг.
К сожалению, военным очень не терпелось поскорее переехать в Юсуповскую вотчину, поэтому они не дождались отделки новых корпусов, а принялись за переделку флигелей Большого дворца под санаторские палаты. Благо, что внешне они не перестраивались, а удалялась лишь часть интерьеров.
Суровые ревнители истории могут с негодованием заметить, что вот де Управление тыла Красной Армии уничтожало уникальный ансамбль. Так ли это? Вокруг Москвы к началу XX века сложился уникальный усадебный пояс, насчитывавший порядка сотни ценных в художественном отношении усадеб. До наших дней от него сохранились лишь весьма поредевшие жемчужинки. Среди утраченных оказались и художественные ансамбли первой величины. Архангельское же уцелело. И не просто уцелело, но вплоть до начала 1990-х годов тщательнейшим образом поддерживалось — лелеялось и холилось. У Юсупова в парке трудилось не менее полусотни крепостных. В советское время военные постоянно выделяли для благоустройства и охраны парка «солдатиков». Теперь, когда у нашей армии отсутствуют прежние материальные возможности, а парк передан в руки немногочисленных, согласно штатному расписанию, музейных служителей, невольно думаешь, что только соседство военных и музейных работников способно было так долго поддерживать хрупкую красоту Архангельского, а хорошее, полезное в этом альянсе явно перевешывало неизбежные негативные стороны всякого вынужденного коммунального сосуществования.
