Князь мира - [37]

- Здорово, касатик!

Мишутка вздрогнул и обернулся, схватившись за кнут, но не сразу ответил: на дороге стоял старичок.

С той же высокой, выше головы, с загогулиной палкой, так же из-за загорба выглядывает заячьим ухом завязанная тесемкой сума, глаза зеленые, и слеза из них бьет, - старичок вроде как и в самом деле знакомый, но признаваться в этом Мишутке по природной его осторожке не захотелось, потому он только глянул ему под ноги и отвернулся…

- Здорово, говорю, касатик! Ты чей это будешь?

- Дядин! - нехотя Мишутка ответил.

- Чей, говоришь? Не слышу! - оперся старичок о палку.

- Мирской! - сердито покосился Мишутка на старика. - А ты сам откуда?

- Я-то? Человек грешный и сам нездешный!

- Чего же ты тут потерял?

- Милостыньку собираю. Где бы тут на Чертухино выйти? Ох, милок, милок, паренек-то ты, я вижу, с разумком!

Хорошо помнил еще Мишутка, какой конец был у покойника Нила, глядит он исподлобья на старичка, и трудно ему теперь поверить, чтобы такой сморчок управился с таким великаном… хотя тоже широкие плечи, и руки висят ниже коленок, и ладошки на руках - захватют в горсть, так, видно, своего не упустят!..

- В Чертухино, говорю, трафлю, да вот хорошенько не знаю дороги! Ишь ведь, как было, так все и осталось без малого измененья, только тут вот раньше вроде как кустики были, а сейчас, гляжу, какой лесина, ольха да осина, ничего впереди не видать!

- Дорога известная, - строго вставил Мишутка.

- Ой, не видать… не видать!.. Все лес да лес… и за лесом - лес.

- Знатный лесище! - согласился Мишутка.

- Да, лесок - и част и высок! Дак чей же ты будешь?

- Мы сироты! - печально ответил Мишутка.

- Ох, сироты, сироты, входите в любые вороты! Паренек-то ты, я вижу, со смекалкой: ишь, пастушок, а от земли вершок!

- Били скалкой, оттого и со смекалкой, - улыбнулся Мишутка на старичка.

- Да уж, будет душа плутовкой, коли бьют по темю мутовкой! Шел бы ты лучше ко мне в поводыри, чем задаром играть на рябиновой дудке… а?

- Дудка, дедушка, тоже не шутка!

- Шутка ли дело?.. Только сухая-то ложка и крашеная глотку садит! Так ли говорю?..

Мишутка нахмурился и без того хмурым своим лицом и, словно размышляя, уставился себе под ноги, лишаистый он, заветренный, ноги безо всякой обутки, в цыпках от едучей росы, словно истыканы иголкой, волосенки как выдранные, и только глаза глядят исподлобья, как у большого, со смыслом, смекалистые и юркие, дымчатые такие по цвету, как два полевых мышонка, и губы тонкие, строгие и не безучастные, как у всех деревенских сопляков, а подобранные, и возле них уже залегла горькая, ехидная и хитрая морщинка, словно завязанный в мертвую петельку небольшой узелок.

- А, милок? Что старичку скажешь?..

Мишутка отступил было шага на два, как будто собирался убежать, но остановился.

- Подадут грош, - переминулся и старичок с ноги на ногу, - и тот хорош, а тут небось и гроша не видит душа!

Но Мишутка и глазом не повел на старичка, шевелит что-то губами и пальцы перебирает на руках, словно высчитывая что-то и выкладывая в детском разумку, потом огляделся кругом и, видно заметив далеко уже ушедшее стадо, схватился за кнут и опрометью бросился в кусты.

- А ну тебя, старый шишига! - крикнул Мишутка баском.

- Заботный парнишка! Не мальчишка, а клад, - покачал ему вслед старичок головой и неторопливо пошел в ту же сторону по дороге, ковыряя палочкой пыль…

ИУДИНО ДРЕВО

Сначала, когда старичок показался на середке села, так никто глазам не поверил: подумали - привиденье сошло на народ!

Сельские ребята играли на выгоне в лапту; увидавши чудного странника, вздумали было его подразнить, но он даже взгляда не кинул на них, когда же бабы, какие в это время случились у колодца, закричали не своими голосами и бросили ведра с водой и коромысла, разбегаясь по задворкам, мелюзга от испуга тоже забилась в крапиву.

- С того света Михайла пришел! Михай-ла! - неслось по всему селу из конца в конец, улицу сразу как подмели, даже куры бросились с клохтом к дворам, и с подворотен жалобно взлайнули собаки: вернулся, смертеныш!

Дьячок Порфирий Прокофьич как раз выходил в это время от Родиона, у которого получил свои три целковых, положенных ему в жалованье от прихода. Пощурился он на улицу и, увидав Михайлу, хотя не знал его так-то вдоль и поперек, как все у нас знали, от непонятного страху подобрал полы подрясника и пустился бежать; хотел было ударить в набат, но от неожиданности и перепуга побежал совсем в другую сторону и, только когда оступился о кочку возле овинов, осмотрелся и сообразил ошибку, но бежать на колокольню раздумал, привстал за угол риги, путаясь в подряснике, словно в хвосте, и долго смотрел из-под щитка, что творится на селе с приходом Михайлы.

По счастью для Порфирия Прокофьича, набежал вдруг с закатной стороны шумливый ветерок, сначала поднял пыль на дороге, в которой на минуту пропал и Михайла, и с ним вся середина села, а потом пыль осела на огороды, и в небе над самым Чертухиным продырилась синяя прореха, в которую только разве попу Федоту кудлы просунуть, все Чертухино сразу просветилось и помолодело, и на самую лысинку Михайлы спорхнул с неба золотой голубок, замахавши над ним радостно еле зримыми крылышками, по соломенным и тесовым крышам ударил искристый свет, а повыше крыш через все Чертухино перегнулась большая дуга, одним концом упираясь где-то у церкви, а другим перекинувшись далеко в леса, за которыми шумит синее море, откуда и берет дуга-радуга на небо воду.