Князь мира - [30]

Идет старичок впереди Мишутки, палочку расстановисто ставит, словно ею щупает землю, не ткнуться бы где о торчок, и будто не с Мишуткой, а сам с собой говорит:

- Хорошо, что бог создал лес и пустыню!

Что это совсем не Порфирий Прокофьич, так теперь-то уж видно, вместо горба сума за плечами, и речь хоть и темная тоже и Мишутке мало понятная, но в словах нет такого заику.

- Да ты что, шикунец, али и в самом деле струхнул? Ну, ладно, коли: оставайся! Хотел я тебя с собой прихватить, да, пожалуй, так-то и лучше!

Забился Мишутка в страхе под чекрыжину и подобрал под себя ноги, видно ему крутую широкую спину, балахон до самой земли, только хорошо во всем не разберешься: налит затылок тяжелым свинцом и в глазах все двоится - и кто это такой, если не дядя Порфир, Мишутке еще страшнее подумать.

Ткнулся он головой в коленки и затаил с молитвой дыхание, в лесу же как-то сразу стемнело, опали с деревьев огненные хвосты, и над лесом побелело большое кадило, только плывет под самый нос земляной земляничный душок, и где-то высоко на колокольне сидит в серебряной ризе бог - поп Федот - и смотрит на Мишутку желтым неморгающим оком…

*****

И в самом деле, Мишутка проснулся, когда солнце уже высоко стояло над лесом и жарило по-летнему напропалую, очутился он действительно на этой самой пьяничной тропке, и как попал сюда с заводины - где же тут разобраться!

Да и самому Мишутке раздумывать много не оставалось, вчерашние синяки надулись и словно ходили по телу, стреляя в бока и затылок, размялся кое-как Мишутка, продрал заспанные глаза кулаком, перекрестился, что цел, и, вспомнив страшного Нила и его опохмелку, со всех ног брызнул в село.

Оказались чудные дела.

С вечера все село переполошилось и встало на ноги от мала до велика, хотя за околицу выйти на ночь глядя никто не решился, стадо без пастухов прибежало само, лошади сперлись грудой в воротах и своротили вместе с ними повору, коровы растыкали друг дружке бока, проминая дорогу, овцы кучкой, как связанные, совались под ноги крупной скотине - забились опрометью, не разбирая дворов, и присмирели, поутру тишина в селе стояла зловещая, ни одна корова не мыкнула, дожидая Нилова рожка, понуро стояли в дворовых углах, как обиженные бабы, испуганными глазами глядя на хозяев.

Только к раннему утру все Чертухино вывалило на поле к лесу с вилами и топорами, с кольями за плечами, словно собрались какое поместье громить; видно было по всему, что стряслась большая небывальщина.

Хотя, если б не история с Нилом, небывалого мало: волков в нашей округе в старое время водилось без счету.

По летам зверя незаметно, разбивается он на семьи или в холостом виде бродит как неприкаянный с места на место, а вот как вывалит снег и установится санная дорога, тут всякого зверя, как в зеркале, видно, -бывало, в темную осеннюю ночь страшно было выйти из дома; горят с поповой горы волчьи глаза, разглядишь даже от страха в волчьем меркотном свете, как пролыснили снег на дороге последние сани!

Скотину таскали из подворотни - небывалого мало, и не в том было все удивленье, что как вышли по Боровой дороге, так тут же почти у села наткнулись на чисто обглоданные коровьи косточки, черное овечье волокно висело по кустикам клочьями, словно черти тут дрались, гоняясь по кустам друг за дружкой, - самое главное то, что лежал вместе с задранной скотиной Нил неподалеку от дороги в приметных своих чунях по высокой портянке, фасонисто замотанной до коленок сыромятным ремнем.

Страшно было на Нила взглянуть: живот разворочен, как окоренок, и в нем в огустевшей крови пухла брюховина, перехлестанная кишками, отчего походила на поклажу, крепко увязанную в дальнюю дорогу и брошенную тут в спехах на съедение мухам, над кишками работали уже отяжелевшие от крови какие-то беленькие червоточки, а под глазом у Нила набух огромный синий волдырь, и из волдыря страшно поглядывал на мужиков остекленевший, тоже залитый кровью, перекошенный зрак.

- Вот те и звериное слово! - озадачились мужики. - Гляди, как обратали ловко: черви навалились!

- По всему, православные, это не волки, - отчеканил после долгого раздумья смекалистый мужик Семен Родионыч, - тоись оно, может, конешно, и волки, видать, что дело тут не без них, - прибавил он погодя, потому что все мужики удивленно и недоумело на него поглядели, - только, православные, все же очень чудно!

- Полно, Семен Родионыч, ничего нет чудного, зверю у нас самое место!

- Да нет, - упирался Семен Родионыч, - зверь в такую пору артелью не ходит!

- Не ходит! - охотно согласились чертухинцы.

- Ну, вот и смекай: тут дело нечисто!

- Да чего же еще чище: все на виду!

- То-то и дело, что вид - эна, под глазом!

- Полно, може, лошадь лягнула! Как бешеные вчера прибежали! В таком суматохе лошадь вскидывает пяткой, словно на свадьбе, по чему ни попало звизнет!

- Конешно, може, и лошадь, - раскинул Семен Родионыч, - только тут главное в том, что зверю не время: подумать только, - Семен Родионыч заложил пальцы, - три коровы заломали, не досчитаемся, сколько овец с собой унесли… Ой, православные, не волки ли это с руками?..

- Полно тебе, Семен Родионыч, бабам за рубашку страх нагонять. Слыханное ли дело?.. А промежду прочим, - поглядели мужики друг на дружку, - все может быть: кто его знает?..