Князь мира - [27]

Не разглядишь уж меж ними ни девок, ни баб, и только обратной дорогой, объезжая стадо на буланой кобыле, мчится Нил в холщовой рубахе, облаком вздул ее ветер у него на спине, отчего он стал еще шире и страшнее, и видно, как тащится за ним большой кнут, длинной змеей извиваясь по кочкам и вымоинам на луговине…

*****

Надо бы действительно в шутку, легонько бы, так, ради обычая только, мужики так и подумали сначала, а тут вышло всерьез: отхлестнул Нил шульни мальчонке, отчего, может, потом у барина и не было детей, когда он женился на Рысачихиной дочке…

- Нил, а Нил… ты бы полегче! - робко потазали мужики пастуха, когда он оборотил назад и спрыгнул с кобылы.

- Нича-во! - протянул он, оглядывая Мишутку и скаля мелкие редкие зубы, к Мишутке даже ребята в испуге и неожиданности боялись подойти поближе, узнать: жив он али мертвый? - Нича-во: встанет - тот же будет!

- Да все же как будто… того, - жались мужики.

- Так уж полагается на первака: иначе проку не будет!

- О положенье и речи нет никакой! А мальчонка-то, смотри, глаза закатил!

- Кнут, он безвредное дело!

В это время Мишутка поднялся с земли и, держа ручки в коленках, осмотрел всех воспаленными глазами, снова приник и неслышно заплакал…

- Ишь, голову поднял из травы, как турухан какой… Мишутк… эй, не стягну небось, не валяйся! Ничаво, мужики, лучше стадо понимать будет!

- Оно конешно, кнут не мешает!

Мужики помотали башками и поплелись по домам: больше в стаде нечего делать, мирщинка допита, животина обнюхалась и уже мирно ходит по полю, выгрызая мелкую травку на высоких местах, и вон уж входит в село шагистый поп Федот, за ним тянется старух, девок и баб целый хоровод, впереди веселой гурьбой бегут ребятишки, а позади всех трусит Порфирий Прокофьич с горбом, и под мышкой у него, выбившись полой из небольшого узла, весело и ярко горит на солнце праздничная Федотова риза - уж не кусок ли парчового кафтана с широких Егорьевых плеч?..

ЧЕКАНАШКИ

И в самом деле, из Мишутки вышел хороший пастух…

Нил за таким помощником считался как за горой: ни одного праздника Нил не пропускал, чтобы как следует не залить за ворот, а в будни по большей части сидел где-нибудь под кустом и плел к базару корзины, верши, мережки, которые еще с вечера каждую субботу уносил на себе в Чагодуй.

Мужики сначала косились, но потом махнули рукой, кому охота связываться с озорником, тем более что пока дело идет по порядку…

Стадо же распускалось на многие версты, Мишутка только по коровьим боталам да по лошадиным звонкам едва мог догадаться, в какой стороне ходит стадо, но во всяком стаде, как и в человечьем, есть свой коновод, и с хорошим коноводом никакое стадо и в пустыне не заблудится.

А если и заблудится, так в лесу дух голосистый, на десять верст рожок слышно.

- У меня рожок, - хвастался Нил мужикам, - с того света скотину вызовет… Тоже не дело: держать коров на кнуте!

- Так ведь зверь, Нил Матвеич! У нас тут зверю самое место!

- На зверя заговор есть!

Дивиться было надо, как это за всю весну ни овцы не пропало, ни телки медведь не заломал, не говоря уже про ночное, раньше волки-переярки резали жеребят на глазах у пастухов.

- И в самом деле, должно, слово у Нила, - довольно рассуждали мужики, - а может… так удача идет человеку!

Очень были довольны.

Во время полдни скотина приходит домой с комарами, бока туго набиты, молока у всех с выгона хоть облейся от такого нагула, что с того, что сам Нил только одним рожком орудует, больше сидит под кустом да плетет мережки, потому не только Нилу оказывали всяческий почет, но и Мишутке перепадало ласковое слово, и по праздникам, глядишь, вместо хлеба торчит из сумки нерженец с жареным луком и кашей или густо промасленный сочень с вылезшим на края творогом.

Но скоро пришлось подивиться, потому что негаданно, несмотря на звериное слово, случилась с самим Нилом история, воскресившая у всех в памяти случай с Михайлой, о котором к этому времени начали уже забывать.

*****

Дело получилось такое.

Хоть и был Нил доволен подпаском и не раз хвалил его мужикам при разговоре, но из синяков Мишутка и после крещения кнутом не выходил, так уж, видно, были привешены руки у Нила, что он не мог жить без обиды.

Особливо после похмелья, когда под ногами земля шатается и кочки тычутся в чуни, изматерит до последней капельки душу, пока не хватит квасу или огуречного рассолу прямо из кадки, который лучше всего снимает похмелье и возвращает разум и совесть.

В такое похмелье худо приходилось Мишутке…

Опухший Нил подойдет, глаза темные, руки в кулаках, а кулаки словно камни.

Рыгнет на все поле тяжелым духом и со всего размаху куда ни попало.

Мишутка первый раз повалится с катушек, стерпит, но со второго не выносил и убегал, в глазах все зеленело, свет забивала слеза, и сквозь ее соленый и терпкий туман становится видно, как скачут у Ниловых ног зеленые бесенята и щекочут ему под рубахой маленькими хвостиками и суются в чуни, подставляя горбы.

Тогда Нил страшен и беспощаден.

Все равно после прибьет, но в такую минуту лучше укрыться, пусть искровянит кулаки о какое-нибудь деревцо или о камень, что на глаза попадется, обобьет до того, что после руки ложку со щами не держат, и из-под отставших ногтей долго потом сочится по капельке кровь.