Князь Меттерних. Человек и политик - [12]
В Брюсселе, где Франц Георг выполнял миссию имперского министра, Клеменс приобщается к политике. По сути дела, он становится секретарем и ординарцем отца. Революционное время ставит такие проблемы, перед которыми поднаторевший главным образом в вопросах этикета и церемониала Меттерних-старший просто пасует. Он не знает, что противопоставить натиску революции. Умный и осторожный Леопольд II не рвется воевать с революционной Францией. Как и его брат Иосиф II, трон которого он только что унаследовал, Леопольд II был весьма просвещенным монархом. Его настольной книгой был знаменитый труд Монтескье «О духе законов», и подобно брату он испытывал влияние Руссо. «Я полагаю, что суверен, даже наследственный, является только делегатом народа»[73], — писал он 25 января 1790 г. сестре Марии Кристине, которая была так недовольна деятельностью Франца Георга. Отвергая жесткий централизм, присущий политике Иосифа II, отказавшись от крутых методов осуществления реформ, Леопольд II не свернул, однако, с реформаторского пути предшественника. В отличие от своих собратьев в Майнце и Трире, он не распахнул ворота Вены перед французскими эмигрантами. Еще в качестве Великого герцога Тосканского он с симпатией воспринял начальную фазу Французской революции, приветствовал созыв Генеральных штатов, пророчил великое будущее обновленной Франции. Не питал он особых родственных чувств и к сестре Марии Антуанетте, да и видел он ее в последний раз в 1765 г. Свою сестру и ее мужа Людовика XVI Леопольд II считал людьми безответственными. Доживи он до 10 августа 1792 г. или до якобинской диктатуры, отношение его к революции, бесспорно, изменилось бы, но он успел умереть раньше.
Правда, в июле 1791 г. Леопольд II подписал декларацию собравшихся в Падуе государей, протестовавших против ограничения свободы Людовика XVI. Затем последовала встреча с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом II в Пильнице, где рассматривались возможные меры против революционной Франции. Тем временем жирондисты, задававшие тон в Национальном собрании, потребовали от Трирского курфюрста распустить военные формирования эмигрантов, главной базой которых стала родина Клеменса — Кобленц. Это усилило военную партию в Вене, и император 7 февраля 1792 г. заключил договор с Пруссией о совместных действиях против Франции.
Неожиданная смерть Леопольда II 1 марта 1792 г. полностью развязала руки воинственной реакции. Но революционная Франция упредила австрийцев, объявив 20 апреля войну королю Венгрии и Богемии, наследнику Леопольда II Францу, не успевшему к тому времени короноваться императором Священной Римской империи.
Еще не пришли в себя от коронации 1790 г., как потребовалась новая. Если предшествующая свершалась в предгрозовой ситуации, то коронация 1792 г. проходила уже в условиях войны. По странному стечению обстоятельств она совпала с годовщиной падения Бастилии. От прошлой коронации сохранились сценарий, реквизит, многие актеры. Однако режиссер спектакля 1790 г. Франц Георг не мог оставить Брюссель, где ситуация предельно накалилась. Зато Меттерних-младший сыграл более заметную роль и с большим блеском. Всем участникам торжеств запомнилась великолепная пара, открывавшая праздничный бал. Кавалером был Клеменс, а его дамой — юная принцесса Луиза Мекленбургская, будущая прусская королева. Изяществом и элегантностью они напоминали рисунки на майсенском фарфоре. Но, несмотря на юность, они олицетворяли не будущее, а уходящее прошлое. Это была последняя коронация императора Священной Римской империи, но большинство участников празднеств не отдавали себе отчета в том, что привычный для них мир, который станут называть «старым порядком», безвозвратно уходит в прошлое. Конечно, и в тот момент веселье омрачалось угрозами, исходившими из революционного Парижа, но старый мир еще верил в свои силы, аристократия надеялась сохранить свои привилегии, свой стиль жизни.
К неполным двадцати годам Клеменс успел вкусить от прелестей ancien régime, века рококо. Подобно своему старшему коллеге Талейрану, он вполне мог бы сказать: «Кто не жил до 1789 года, тот не знает, что такое настоящая жизнь». На основе наследия предков и собственного, пусть пока еще скудного жизненного опыта у Клеменса сформировалась психология грансеньора, убежденного, что привилегии и блага гарантированы ему в силу его происхождения. Его мир — дворы, салоны. Правила игры, принятые в этом мире, стали его жизненными принципами, определили образ жизни, манеру поведения. «Человек, знающий двор, всегда владеет своим лицом, взглядом, жестами; он скрытен и непроницаем, умеет таить недоброжелательство, улыбаться врагам, держать в узде свой нрав, прятать страсти, думать одно, а говорить другое и поступать наперекор собственным чувствам. Это утонченное притворство не что иное, как обыкновенное двуличие»[74], — натурой для этого портрета вельможи, сделанного пером знаменитого Лабрюйера, вполне мог быть и Меттерних.
Что касается политики, то для грансеньора она неотделима от светской жизни, а потому и светские интриги — от интриг политических. Его отношение к политике — как к игре, пусть сложной, изощренной, чреватой самыми серьезными последствиями, но все-таки игре, после которой можно сменить колоду или смешать на доске фигуры и начать новую партию. Все это органично вписывалось в систему династической кабинетной дипломатии, корифеем которой сравнительно быстро стал Клеменс.
