Князь Барбашев - [10]

- После болезни, отче, я очнулся словно дитё неразумное, как брат Мефодий сказал. Я не помнил ни кто я, ни где я, ни зачем я. Все последующие дни я учился у братьев всему, что должен разуметь человек. Прости, отче, ибо грешен. Забыв былую жизнь, забыл и желание своё служить господу нашему в рядах слуг божиих отринувших мирское. Ныне же служить делу божьему хочу с мечом в руке, охраняя паству слуг божьих от полона нечестивого.

Игумен молча рассматривал стоящего перед ним отрока, в душе уже понимая, как прав был брат Мефодий: на постриг ныне княжич вряд ли будет согласен. Настоять, конечно, можно, но зачем? Игумен честно считал, что в монахи человек должен идти сам, добровольно, ибо служба монашья сложна, а соблазнов вокруг множество. Да и раз господь сам изменил хотение послушника, то кто он такой, чтобы мешать промыслу его? К тому же, ничем, кроме недополучения одного монаха, игумен не рисковал, ибо деньги, уплаченные старым князем монастырю, всё равно останутся в монастырской казне. Его немного волновала новая сущность молодого княжича, но, судя по тому, что вел он себя благообразно, все молитвы творил исправно и к святому кресту прикладывался без страха, демонического в нём ничего не было. Да и какой демон вселится в тело человека в святой обители? А значит, надо отписать старшему в роде князей Барбашиных о том, что молодой княжич не готов к святому служению и пусть тот сам решает, что же делать с младшим братцем.

- Вижу, сильно ты изменился. Что ж, всё делается по воле Его и не нам спорить с Его решениями. Мил мне был богобоязненный отрок Андрюша, да видно воля Его ныне в другом служении твоём. Будь по сему, как и договаривались с твоим родителем, монастырь будет твоим домом, покамест не достигнешь возраста новика, ибо не гоже выпускать в мир дитё неразумное. Подойди под благословление.

Потом они еще немного поговорили, точнее игумен расписал будущую жизнь княжича. И, надо признаться, богословию в ней было уделено не так уж и много времени. А вот чтению, письму и прочим, нужным для княжича наукам, наоборот, было сделано предпочтение. Наверное, впервые Андрей глянул на служителей культа по-иному, но тут же поспешил списать всё на порубежность монастыря. В конце концов, и в его время были нормальные попы, искренне верящие и заражающие этой верой прихожан, да он и сам знал таких (можете смеяться, но таким был их бывший замполит, десять лет выбиравший между службой в армии и службой в церкви и ставший, в конце концов, батюшкой), вот только встречались они как раз на окраинах и в глубинке.

А потом началась для него учёба. Теперь, получив благословление игумена, Андрей принялся учиться всему, что могло пригодиться ему в новой жизни с удвоенной энергией.

Монахи в монастыре были разных возрастов и с разным прошлым. Одному из них, бывшему дворянину, прошедшему не одну схватку, а ныне ставшему братом Аггеем, словом отца настоятеля было позволено учить княжича сабельному бою. Аггей хоть и был удивлён, всё же княжич до болезни ни о чём таком и не думал, но только пожал плечами и приступил к делу.

На его занятиях Андрею, уставшему умственно после брата Мефодия, становилось тяжело физически. Но фехтовать он любил. Ещё в детстве родители отдали его в секцию фехтования, где он быстро от шпаги перешёл к сабле и с той поры саблю не забывал, на какие бы кружки после не записывался и даже служа во флоте, не забросил своё увлечение. Наоборот, учился, узнавал что-то новое, поддерживал форму. Сильно увлёкся польской крестовой школой, посмотрев три знаменитые экранизации Ёжи Гофмана трех знаковых произведений Генрика Сенкевича. И как только узнал, что старые друзья в Петербурге встречались с Янушем Синявским, который по старым рукописям и восстановил этот тип боя, разумеется в первом же отпуске поспешил к ним, поучиться.

Мастером, конечно, за столь короткое время не стал, но понимание того, что имел в виду мемуарист, когда писал, что: "венгерец бьет слева направо, москаль сверху, турчин на себя, а поляк крест-накрест машет своею саблей!" - пришло. И вот теперь, фехтуя с опытным, прошедшим не одну битву воином, Андрей потихоньку начинал шлифовать своё фехтовальное искусство, понемногу вставляя в свой бой элементы разученного стиля из будущего, но не форсируя, а доводя действия до автоматизма. Ведь это только знания остались у него в голове, а моторики в теле не было никакой. Да и потом, спортивные фехтовальные снаряды (даже сабля) не имеют ничего общего с реальным оружием. Они тонкие, весят не более 700 грамм вместе с эфесом, легко гнутся на укол и вообще представляют из себя крайнюю степень вырождения боевого оружия. Он это понял ещё там, когда друзья предлагали сравнить спортивное и историческое фехтование, в котором пользовались самокованными сабельками. Ну и в спортивном фехте главное - это просто коснуться противника. Кто первым коснулся, тот и выиграл. От боевого фехтования это отличается тем, что спортсмены не привыкли думать о защите. Им это не нужно. Они не обращают внимания на возможность обоюдного поражения, ибо результаты боя за них считает электроника. поэтому часто лезут на рожон - больно-то все равно не будет. Слава богу, он профессиональным спортсменом-саблистом не стал, а потом и вовсе увлёкся историческим фехтованием, так что о защите собственной тушки его думать обучили. Ну а Аггей и вовсе не знал ни о каком спортивном фехтовании. Он просто учил его другому - убивать и не быть убитым самому!.