Княгиня Ренессанса - [42]

У нее явно есть темперамент, но знает ли она об этом? Была ли она разбужена? Девственница ли она еще, чей нрав требует успокоения?

Фульвио вдруг пожалел о том, что родители отдали его на воспитание в миланский монастырь, к ученым монахам. Дед его, живший в прошлом веке, не стал бы забивать себе голову всеми этими рассуждениями. Он бы приказал отхлестать красотку, а потом бы использовал в соответствии с потребностью. Она же, выполнив свою обязанность, сразу бы успокоилась и, сидя за прялкой, стала бы поджидать, когда муж снова почтит ее своим вниманием!

А эта в довершение ко всему еще и образованная! Фульвио отвернулся и стал ходить по комнате.

– Если я позволю вам выйти, мадам, вы же опять убежите! Вы поднимете на ноги весь городской гарнизон! Спровоцируете мятеж! Свалитесь в какой-нибудь колодец! Убьете папу! Устроите побег Франциску I! Отравите Карла V!.. И, бог его знает, что еще натворите. Ведь в вашей головке без конца роятся какие-то замыслы и фантазии. Не хочу упрекать вас в этом, но вы, мадам, не из числа жен, которые вносят в жизнь покой. Пока вы все еще княгиня Фарнелло, мне не хотелось бы рисковать, позволив вам стать причиной какого-нибудь очередного скандала.

«Не такое это легкое дело проучивать всех братьев Доменико, какие существуют в Риме».

Зефирина была слишком умна, чтобы не согласиться с обоснованностью его упреков.

– А если я дам вам слово, что до развода, не буду пытаться убежать?

– Хм…

– Я буду вести себя спокойно, клянусь вам. Зефирина умоляла его.

– Я даю клятву не покидать Рима. Клянусь головой, душой, клянусь честью своего отца. Это ужасно, но вы по-прежнему считаете меня воровкой. Вы сердитесь на меня за изумрудное колье…

Фульвио сделал жест рукой, означавший: «Пустяки, мадам».

Но Зефирина упрямо продолжала:

– Это не я! Ну как мне убедить вас? Самый крупный изумруд был внутри пустым. Я его открыла и нашла в нем маленькую пластинку из странного металла с фиолетовым отливом, с геометрическим рисунком и надписью…

– Надписью? – повторил Фульвио недоверчиво.

– Да, там были слова… я хорошо их помню… «Усталый Леопард в небо свой взор устремляет. Рядом с солнцем видит орла, тешащегося со змеей».

– Или у вас, моя дорогая, сильное воображение, или…

– Вы должны мне верить, рисунок представлял собой три треугольника, наложенных друг на друга. У нас в семье тоже было похожее колье, и я получила его при странных обстоятельствах. Но оба они были у меня украдены.

Зефирина говорила торопливо, будто боялась, что ее прервут.

– Что вы сделали с найденной пластинкой? Вы снова вложили ее в изумруд? – спросил Фульвио.

Зефирина покачала головой:

– Нет, я спрятала ее в одной из комнат, между двумя паркетинами. Для большей надежности я прикрыла пол в этом месте ковром, а колье оставила на туалетном столике…

– А потом?

– Вышла на террасу, где вы меня и нашли, – медленно произнесла Зефирина.

– Да, и где претендент на вашу руку оглушил меня, – продолжил Фульвио.

Он слушал, не шевелясь, рассказ Зефирины, а потом заговорил словно сам с собой:

– Как я уже рассказывал вам, если мне не изменяет память, в день нашей свадьбы, происхождение этого колье восходит к 1187 году, то есть к кануну третьего крестового похода. У меня в семье утверждали, что у этого изделия трагическая история. В самом начале было три одинаковых колье, и принадлежали они трем дочерям султана Саладина. Согласно легенде, все три драгоценности в течение 333 лет должны оказаться в руках одной женщины. И когда это произойдет, обладательница их получит доступ к сокровищам великого султана. Но это всего лишь легенда. Если вы говорите правду, если существуют три пластинки, то речь может идти о каком-то талисмане… Чтобы понять смысл этих треугольников и написанных там слов, надо заполучить все три пластинки… – почти шепотом сказал Фульвио. – Но рука, однажды совершившая кражу, захочет вернуть их…

– Если вы мне не верите, пошлите кого-нибудь в Ломбардию и проверьте, там ли еще пластинка.

– Благодарю за совет, – произнес с иронией князь.

Уже наполовину убежденный, он тем не менее никак не мог избавиться от некоторого недоверия к Зефирине.

– Ну, поверьте мне, я могу быть строптивой, бунтовать, но я никогда бы не опустилась до воровства. Как мне убедить вас, Что меня можно выпустить на улицу и не считать преступницей? Клянусь, буду вести себя достойно княгини Фарнелло и никуда не уеду, пока снова не стану Зефириной де Багатель. Но я не в силах чувствовать себя заключенной, я сразу становлюсь глупой, злой, сварливой. Я прошу вас, умоляю… Фульвио… поверьте мне.

Первый раз в жизни молодая женщина назвала своего мужа по имени. Глаза ее при этом были полны слез.

Если бы в тот момент князь обнял ее, то смог бы, вероятно, избежать многих несчастий, но он был слишком большим гордецом. В данный момент он не чувствовал себя в силах отнестись к молодой женщине с нежностью и простить ее.

К женщине, которая его унизила, он испытывал лишь физическое влечение, и тем сильнее, чем дольше оно оставалось неудовлетворенным.

Вместо того, чтобы сказать: «Берегитесь, Зефирина, чья-то преступная рука может пожелать завладеть третьей пластинкой, и у меня есть причины опасаться за вашу безопасность. У вас есть неумолимый враг, а вы так молоды, и мне хотелось бы защитить вас и от врага, и от вас самой, я чувствую себя ответственным за вашу жизнь», он отвернулся от нее, чтобы не дать себе размякнуть, и сухо произнес: