Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон - [8]

У Ма Келли были крупные, натруженные руки «хаусфрау». Она никогда не делала маникюр и воспитала своих троих хорошеньких белокурых дочек в том же духе — представать перед взором окружающих в естественном, неприукрашенном виде. Она всегда сама стригла им волосы, оставляя коротенькую челку, и изо всех сил старалась привить своим девочкам равнодушие к модным нарядам. Одержимая идеей экономии, Ма методично передавала одежду старших младшим, поэтому Грейс, как правило, довольствовалась поношенными платьями Пегги. Если кто-то из детей вешал вещи в шкаф неаккуратно, мать накладывала на провинившуюся штраф, вычитая десять центов из положенных двадцать пяти, выдаваемых раз в неделю на карманные расходы. Иногда она не брезговала наводить дисциплину при помощи щетки для волос или же просто раздавала оплеухи.

Ма Келли, в некотором роде, несла бессменную вахту, обеспечивая бесперебойное функционирование дома. Властная и скаредная, она на протяжении всей своей жизни внушала всем своим детям благоговейный ужас, причем эти чувства — правда, с почтительного расстояния — разделяли и их друзья. «Ее обычно называли Леди-Босс, — вспоминает подружка Грейс Чарли Фиш. — Она умела все хорошо организовывать».

Особой страстью Ма Келли были сборы пожертвований для столь любимого ею Пенсильванского женского медицинского колледжа. Она энергично бралась за организацию показов моды с участием своих дочерей или же устраивала бенефисы, причем с таким же начальственным видом, с каким ее супруг учил сына гребле. Как-то раз она заставила детей устроить в саду цирковое представление: Келл, восьмилетний мальчишка, изображал силача; Пегги, которой было в ту пору десять, жонглировала кольцами; пятилетняя Грейс в костюме балерины выступала в роли канатной плясуньи. Дети продавали билеты всем своим богатым соседям по Генри-авеню.

«Все в нашей жизни совершалось во имя «женского медицинского», — вспоминает Пегги. — Мы воровали цветы. Обычно мы говорили нашей младшей сестренке, чтобы она тайком нарвала цветов у соседей. Она шла и срывала фиалки, а затем продавала их все тем же хорошеньким барышням».

Ма Келли обладала той же зашоренной целеустремленностью, что и ее супруг. Любая избранная Келли цель была хороша сама по себе, и для ее достижения можно было пренебречь общепринятыми правилами. Грейс испытывала особую привязанность прежде всего к своему обаятельному отцу, однако в некотором отношении влияние матери было столь же сильным. Грейс унаследовала от нее физические качества: не только типичные для немок белокурые волосы и правильные черты лица, которые в более поздние годы сделали из нее редкостную красавицу, но и слишком крупные «майеровские» руки. Однако важнее всего была сила воли, деловая хватка и настойчивость в достижении поставленной цели — именно эти качества Ма Келли накрепко вложила в души своих дочерей.

«Нам никогда не позволялось сидеть сложа руки, — призналась Пегги много лет спустя писательнице Гвен Робинс. — Мы знали, что нам полагается вязать. С трех или четырех лет мы просто были обязаны работать спицами или крючком. И все потому, что мы были немецкими девочками…Милочка, мы просто не могли этого не делать. От нас это требовали, и мы подчинялись».

По мнению самой Пегги, ей каким-то чудом удалось избежать «немецкого» влияния матери. Сумасбродная и беззаботная, старшая дочь Келли считала себя стопроцентной ирландкой. «Я дочь своего отца», — с гордостью заявляла она. По мнению Пегги, именно Грейс, средняя из сестер, стала по-настоящему «немецкой» дочерью матери-немки. Она всегда оставалась примерным ребенком, который знал, что от него требуется, и беспрекословно подчинялась.

Матери Грейс требовалась немалая выдержка и сила духа, чтобы оставаться верной супругой порывистому и увлекающемуся Джеку Келли. Ма Келли вела хозяйство в доме на Генри-авеню, железной рукой поддерживая в нем порядок, так как супруг частенько бывал в отлучке. Как правило, единственной и нелицеприятной причиной его отсутствия являлось увлечение другими женщинами.

Красавчик Джек во всю пользовался своей репутацией самого обаятельного из американских мужчин. В офисе он держал телефонистку и секретаршу. Частенько его машину видели днем у дома Эллен Фрэзер, некой разведенной особы, проживавшем в районе Честнат-Хилл. Она была его неизменной спутницей во время посещений бейсбольных матчей. В феврале Джек Келли, как правило, один, без семьи, отправлялся во Флориду. Однажды в декабре в дорогом магазине Элизабет Арден, что в центре Филадельфии, окружающие имели возможность убедиться в широте его натуры. Джек Келли заказал двадцать семь совершенно одинаковых косметических наборов, каждый из которых был завернут в подарочную бумагу и отослан по адресу какой-либо дамы. Это, можно сказать, была обратная сторона натуры Келли-героя. Слава, несомненно, вскружила ему голову. Он тщательно культивировал имидж образцового отца образцовой семьи, однако его «приключения» наводят на мысль, что это делалось в большей степени ради себя самого, нежели для блага ближних. В некотором роде этот «стодесятипроцентный» спортсмен не признавал взрослой жизни, предпочитая удалиться в свой замкнутый мирок, где высшей ценностью оставалась игра, и поэтому, когда дело доходило до женщин, Джек Келли уподоблялся ребенку, сосредоточиваясь исключительно на себе самом и не замечая, что делает больно другим. Он наверняка бы оставил семью и детей ради миссис Фрэзер — утверждали злые языки в Джермантауне. Но сия особа была слишком проницательна и прекрасно понимала, что значит для женщины, если она не желает полного и безоговорочного порабощения, попытаться сохранить независимость от такой личности, как Джек Келли.