Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон - [17]

Джермантаунские кавалеры сообщали друг другу о своих нелегких победах при помощи кода. Слово «бюстик» означало, что дерзкая рука побывала под блузкой, но дальше этого не зашло; «Г. Г.» — голую грудь; «П» — палец, от которого затем следовало переходить к более серьезным вещам… В то время настоящий секс все еще считался чем-то вроде священнодействия, а не обыкновенным завершением субботнего вечера. И словечко «петтинг» было лишь робким обозначением несмелого исследования пуговиц, застежек и нежной кожи выше края чулка. Каждый из таких потных подвигов становился предметом беспардонного бахвальства (юноши имели обыкновение обмениваться в спортивных раздевалках новостями и опытом), и потому ни для кого не было секретом, что допускала, а чего нет любая из девушек.

В «постхарперовские» годы Грейс Келли прославилась своей доступностью. «Уверен, что до окончания школы она все еще оставалась девушкой, — вспоминает один из ее кавалеров.

— Однако не сомневаюсь, что все остальное она прошла от и до».

Повзрослев, Грейс смеялась над самой собой. Когда она училась в Стивенс-Скул, одним из ее постоянных ухажеров был Чарли Фиш. Он обычно заезжал за ней на старом голубом «форде». Годы спустя Грейс с теплотой отзывалась об этом автомобиле. «Надеюсь, он наконец-таки нашел последнее успокоение на свалке, — шутила княгиня Монако. — Подумать только, какие только истории могло бы порассказать его заднее сиденье!»

Однако Грейс никогда не была объектом насмешек или презрения, как дешевая потаскушка. Она с самозабвенной легкостью порхала сквозь лабиринты ритуального приближения, однако ее никак нельзя обвинить в неразборчивости. Она ни за что не стала бы заводить роман с первым встречным и всегда старалась произвести хорошее впечатление.

«Она была довольно немногословна, — объяснял Ховард Викофф писательнице Гвен Робинс. — Вместо того чтобы воображать и беспрестанно трещать только о себе самой, как это часто бывает у девушек-подростков, Грейс внимательно относилась к своим кавалерам. И каждый из них начинал чувствовать себя едва ли не королем».

«Если вам хотелось посидеть, она тоже садилась, — вспоминает Джек Эксле. — Если вам хотелось танцевать, она танцевала. А если вы приглашали ее с собой на вечеринку, она ни за что не стала бы вешаться на шею другому парню. Она была вашей девушкой и оставалась ею».

К тому времени, как Грейс исполнилось семнадцать и она готовилась покинуть стены Стивенс-Скул, в ней уже со всей отчетливостью начали проявляться типичные черты Келли. Грейс, казалось, четко усвоила, кто она такая. «Точно так же, как ее отец, когда тот занимался греблей, — вспоминает Элис Годфри. — Он, бывало, оборачивался к остальным как бы спрашивая: «Интересно, кто же придет вторым?» Нечто подобное начало проявляться и в Грейс».

Внутри своего тесного кружка Грейс оставалась шумной и смешливой, если не сказать, кривлякой. Тедди Хьюз вспоминает, как подружки обнаружили под задним сиденьем машины Грейс лифчик с фальшивыми подкладками. Казалось, сама она ничуть не смутилась по этому поводу и с хохотом приняла участие во всеобщей свалке, пытаясь вырвать из чужих рук предательский бюстгальтер, а затем принялась размахивать им внутри машины. Кроме того, Грейс научилась принимать суровый вид. Джек Келли и дядя Джордж были наделены редкой способностью испепелять кого угодно взглядом. У Джека это получалось с видом глубочайшего презрения, у Джорджа — с некой уничижительной отстраненностью. Грейс тоже овладела этим искусством, причем соединила в себе черты и того и другого. Последствия могли оказаться для вас самыми плачевными. Если вы, пусть даже по неосторожности, попали в немилость Келли, вам тут же давали понять, что вы оскорбили никак не меньше, как члена «королевского семейства» Ист-Фоллз.

Эта холодная сторона ее натуры в более поздние годы стала одной из главенствующих черт официального образа Грейс Келли. Эта холодность естественным образом сочеталась с ее правильными чертами лица, а кроме того, прекрасно вписывалась в общепринятое (ошибочное, хотя и вполне объяснимое) представление о ее якобы аристократическом происхождении (будто семейство Грейс принадлежало к сливкам филадельфийского общества!) Да, Келли были богаты и жили вполне по-царски (по меркам Ист-Фоллз), однако это вовсе не значит, что тем самым они могли произвести впечатление на действительно избранную публику в самой Филадельфии. Бал филадельфийской Ассамблеи был старейшим и наиболее труднодоступным из публичных увеселений всех Североамериканских Соединенных Штатов. Его посещал сам Джордж Вашингтон. Бал этот проводился регулярно, начиная с 1748 года, за исключением нескольких военных лет, и каждую зиму, сверкая бриллиантами, здесь собирались старейшие филадельфийские семейства — себя показать и на других посмотреть, а самое главное, пусть и по их собственным меркам, еще раз убедиться в том, что каждый из присутствующих принадлежит к сильным мира сего. Мужчины по этому поводу наряжались во фраки, а дамы — в длинные и воздушные бальные платья.

Бал Ассамблеи становился той ареной, где достойнейшие из филадельфийских дебютанток впервые выходили в свет. Элегантным каскадом белого шелка и шифона девушки и их сопровождающие чинно спускались вниз из вестибюля по мраморной лестнице в роскошный зал отеля «Белльвью Стратфорд». Одна за другой дебютантки делали книксен перед гордой чередой матрон из самых именитых семейств. Затем они готовились к своему первому танцу во «взрослом обществе» — событию, ради которого, как того требовал обычай, они не имели права ни на минуту снять длинные, до самого локтя, белые лайковые перчатки.