Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон - [140]

Грейс и ее бывший преподаватель актерского мастерства обменивались письмами на протяжении всей жизни. Когда в начале семидесятых Дон Ричардсон уехал в Израиль, чтобы преподавать в театральной школе, Грейс оказала финансовую поддержку наиболее нуждающимся из его студентов. И хотя они не виделись на протяжении более четверти века, встретившись наконец прохладным лос-анджелесским вечером, старые друзья испытали такое чувство, будто все эти годы не расставались. «Когда я вошел, — вспоминает Ричардсон, — Грейс прыгнула из-за кофейного столика прямо в мои объятия и обвила меня ногами. Там была моя жена и другие гости, и все они уставились на нас. Но для Грейс в тот момент никого не существовало. Неожиданно мы словно вернулись в былые дни».

Грейс заказала себе жареного цыпленка и с завидным аппетитом набросилась на поданное ей блюдо. В одной руке она держала куски цыпленка, а другой сжимала под столом ладонь Дона Ричардсона. Где-то посередине вечера, в духе своей лучшей монакской традиции, она поменяла гостей местами, чтобы поговорить с женой Ричардсона Лаурой. Что та думает о феминистском движении? Проявляет ли должную заботу о супруге?

«Все это было ужасно трогательно, — вспоминает Ричардсон. — В ней все еще сохранилось нечто такое, что будоражило воображение, — это нежное лицо, замечательные глаза. Но одновременно было в ней нечто печальное. У меня сердце обливалось кровью, когда я видел, как она располнела и увяла; к тому же, она была слегка пьяна, швы на платье разошлись, косметика размазалась по лицу. Мне показалось, что Грейс, похоже, уже давно прикладывается к бутылке».

Дон Ричардсон высказывает расхожее мнение, будто в конце своей жизни княгиня Грейс имела проблемы со спиртным. Обычно это мнение базируется на фотографиях, сделанных, когда ей исполнилось пятьдесят: Грейс начала полнеть, а лицо сделалось слегка одутловатым. Пытаясь превратить все это в шутку перед своими подругами, Грейс придумала себе прозвище Толстозавр Рекс. В 1976 году, когда ей исполнилось сорок семь (именно в этом году у нее завязался роман с Робертом Дорнхельмом), Хауэл Конант был вынужден совершить специальное путешествие в Монако, чтобы заново снять семейство на официальную рождественскую открытку. Княгиня, посмотрев пробные снимки, сочла, что выглядит на них слишком толстой.

Семейная рождественская открытка Гримальди — официальная фотография Грейс, Ренье и их детей, сделанная Хауэлом Конантом, — печаталась почти каждый год начиная с 1956 (все члены семейства — в одних и тех же позах, на фоне одних и тех же декораций). Эти открытки представляют собой удивительную семейную хронику: вот на свет появились один за одним младенцы, вот они превращаются в подростков, затем растут и развиваются все дальше, пока в один прекрасный день не оказываются рядом с собственными родителями совершенно взрослыми людьми. На висках Ренье пробивается седина, затем она становится все заметнее, и вот он уже белый как лунь. Водолазки, широкие воротники, расклешенные брюки, кроссовки — мода давно прошедших десятилетий. И только Грейс не меняется (подтянутая, стройная, белокурая, улыбающаяся), а после сорока выглядит даже лучше, чем в восемнадцать, — и так до 1976 года, когда внезапно, в считанные месяцы, роза увяла. Грейс всегда любила вкусно поесть и попить и не отказывала себе в этом удовольствии. Ее излюбленные блюда, начиная кровяной колбасой и кончая жареным цыпленком, содержали большое количество жира, слабость к шампанскому и коктейлям также не способствовали стройности ее талии. Однако истинная причина столь резких изменений во внешности Грейс на сорок седьмом году ее жизни заключалась не только в склонности к перееданию. Просто пришло ее время. Грейс страдала от особенно болезненного и тяжело протекавшего климакса.

«Она постоянно донимала меня звонками, — вспоминает Гвен Робинс. — «Что мне делать, — жаловалась она. — Я стала такая толстая. Я не влезаю в свои платья, а мне ведь надо появляться в обществе». Она обратилась к одному врачу, затем к другому, но все они твердили одно и то же. Ее организм удерживает воду. А это означает изменения в ее жизни».

«Злобные челюсти» — изобрела шутливое название Грейс, словно и впрямь надеялась, сменив жестокий медицинский термин на забавные словечки, изменить ситуацию к лучшему. «Климакс, эта «кусака-забияка», никак не желает оставить меня в покое», — писала она Мари Рэмбо.

— И дело даже не в физических симптомах, — заметила она в разговоре с Джуди Куин, — скорее, это даже взгляд на мир, некое чувство… Я чувствую в себе какую-то вредность, мелочность, и это мне не нравится.

Врачи прописали ей гормональную терапию, причем доза была предельно допустимой, однако это не остановило перепадов ее настроения, и только еще больше способствовало ожирению. Грудь ее распухла, создав проблему, совершенно противоположную той, что мучила ее в отрочестве. «Я в полном ужасе от моего бюста, — жаловалась она Гвен Робинс. — Он стал невероятных размеров. Просто не знаю, что мне с ним делать». Приближение менопаузы, безжалостно разрушающей женское очарование, страшит любую женщину, однако особенно тяжело страдают те из них, чья притягательность зиждется главным образом на физической красоте. Совершенно неожиданно черты лица Грейс изменились до неузнаваемости. Они словно расплылись, подобно материкам, что совершают невидимый глазу дрейф. Грейс проделала по жизни более чем двадцатилетний путь: замужество, рождение детей, смерть отца — и даже не почувствовала, что стареет. И вот теперь ее лучший друг — ее тело — предавал ее. Она обратилась к дорогому парижскому врачу, который предложил ей переливание крови и специальные уколы, но безрезультатно. Отчаянно стремясь сохранить былую красоту, Грейс вступила с природой в поединок, который при всем желании не могла выиграть, и подчас испытывала сомнения, а в своем ли она рассудке.