Книжная лавка писателей - [2]

В Советском Союзе публикуется впервые.

Книжная лавка писателей

Когда в 1917 году книги и газеты начали выходить совсем безо всякой цензуры, мы пишущие люди, растерялись. Как-то привыкли уже писать по эзоповой грамматике, имели словарь условных выражений, и вдруг пришлось переучиваться. Но была такая свобода недолга и неутомительна. Революцию перевернули наизнанку; раз, придя в редакцию "Власти Народа" {Один из печатных органов партии социалистов-революционеров. — (Прим. публ.).}, которая уже дважды была закрыта и переименовалась в "Нашу Родину", увидал я двух красноармейцев и бумажку на стене, ими написанную: "Газета Наша Родна Пропуску Нет Задерживано".

Сразу мы, конечно, не сдались, писали, набирали, отбивали матрицы, тайком печатали в разных типографиях… Наконец закрыли нас всех окончательно. И вот тогда, оставшись безо всякого дела, стали мы придумывать каждый себе подходящее занятие. И сложилась у нас группа из людей писательского звания и близких к книге, которая задумала заняться книжной торговлей. В то время торговля была еще свободной, и книжные магазины были, только продавались книги выше номинала; мы же хотели продавать по номиналу — вне конкуренции. Недолгое время так и было; но скоро рубль так покатился, что мы едва успевали догонять и перемарывать карандашом цену.

Родилась идея в голове у Павла Павловича Муратова. Он нас и объединил. Был среди нас отличный знаток книги Михаил Васильевич Линд, переводчик и беллетрист, джентльмен, человек выдержанный, отличный работник. Он хорошо знал книжников — от Шибанова до мелкого лабазника, имел солидный круг знакомств, имел нюх отличный и на дело смотрел серьезно. М. Линд заложил первые камни нашей лавки и многому нас научил. Им же собран был, книжка по книжке, хороший библиографический отдел — неприкосновенный, не для продажи, — который нам пришлось впоследствии — увы! — продать, чтобы заплатить налоги, и немалые остатки которого были нами подарены библиотеке Всероссийского Союза Писателей, вместе с прекрасными книжными шкапами, приобретенными нами у библиофила фон Мекка.

По хозяйственной части — оборудование магазина, сношения с издателями, — работал вначале Николай Иванович Минаев, не столько писатель (он писал только в газетах), сколько маленький издатель, превосходный человек.

Другими пайщиками "первого призыва" были, кроме П. П. Муратова, фактически не работавшего, Владислав Фелицианович Ходасевич, побывший с нами недолго, Борис Александрович Грифцов, историк искусства, литературы (западной), и лектор, автор вышедшего в Москве романа "Бесполезные воспоминания" (прилежный участник дела с первого до последнего дня), Александр Степанович Яковлев, по тому времени — начинающий журналист, а по настоящему времени — один из модных российских беллетристов, — и, наконец, я, полезный в хозяйстве человек, так как умею и гвоздь вбить, и книги перевязать веревочкой, не портя переплета, и любезно поговорить с покупателем.

Таков был первый призыв пайщиков. Позже, с уходом от нас Линда, Ходасевича и Минаева, мы приняли пайщиками Бориса Константиновича Зайцева, Николая Александровича Бердяева и Алексея Карповича Дживелегова. Последним же по времени пайщиком мы зачислили нашу бессменную и милую кассиршу Е. Дилевскую, незаменимого работника. Таким образом оказались у нас за прилавком представители художественного слова, философии, истории, истории литературы, искусств, публицистики и, прежде всего, книголюбия и книговедения. Соответственно распределились и роли, хотя не строго. Б. Зайцев по части литературы русской, ею же, особенно классиками, ведал А. Яковлев; Н. Бердяев держался поближе к полкам философским; Б. Грифцов аккуратненько расставлял томики в иностранном отделе (этот отдел у нас был очень хорош и богат); Дживелегов, человек памяти изумительной, просвещал покупателей по части истории; Линд — пока был — исключительно ведал антикварией и крупными покупками; я — по части юридической и по внешнему порядку, немножко и по старой книге. Но, конечно, строгого разделения труда не было: всем приходилось подметать пол, сидеть за кассой, благоустраивать витрины, покупать, продавать, расценивать, таскать ящики, вытирать пыль, протирать стекла и рассуждать с покупателями о достоинствах авторов и издательств.

Таков был состав хозяев-приказчиков нашей трудовой артели, носившей популярное в Москве имя: "Книжная Лавка Писателей".

С полным правом пишу я это имя прописными буквами. "Книжная Лавка Писателей" была, пожалуй, единственным в России культурным и торговым учреждением, пронесшим свою внутреннюю и внешнюю независимость сквозь страшнейшие годы разрухи, террора и крушения духа. Основанная в сентябре 1918 года Лавка просуществовала до 1922-го, когда смысл ее дальнейшего существования в значительной степени исчерпался, налоговая же тяжесть, в связи с расцветшим нэпом, стала невыносимой. В самые тяжкие годы она была не только якорем личного нашего спасения, но и маленьким культурным центром Москвы, отдыхом и прибежищем писателей, профессоров, книголюбов, артистов, учащихся, всех, кто не хотел и в годы безвременья порвать с культурой и подавить в себе последние духовные устремления. По образцу нашей Лавки возникло позже немало других (лавка поэтов, художников слова, деятелей искусства; позже других возникла лавка книгоиздательства "Задруга", более близкая нам по культурным заданиям и литературно-ученому стажу руководителей). Еще позже, уже в начале нэпа, были опыты организации таких же предприятий в провинции {Одной из самых ранних по времени возникновения была писательская лавка в Петербурге, очень значительная. Позднейшая, на моей памяти, была организована при казанском (частном) кооперативном союзе. И там за прилавком стояли молодые писатели.}. В самой же Москве как-то вошло в обычай, что за прилавком книжных магазинов должны были стоять безработные, по тому времени, писатели, иногда с крупными именами, — от солиднейших А. Кизеветтера, Н. Бердяева, Ю. Виппера — до легкомысленных поэтов Есенина, Шершеневича, Кусикова, Мариенгофа.