kniжka - [19]

Ольга

Как лекарство, к которому прибегаешь каждый раз, когда жить становится невыносимо скучно. Как лекарство для меня эти рассказы, фантазии о чужой жизни, которая становится как будто моей. Опираясь на это, я могу предположить, что ещё кому-нибудь будет весело читать это и продолжать, могу продолжать писать.

Анджей и Анжелка вернулись из Чехии. Я ходила их встречать. Красивый город – Катовице. Домов совсем немного. Машин, как в Москве, нет совсем. Зато есть деревья. Их тоже немного, конечно. Но их только в Африке много. Ребята привезли из Чехии фотографии. И мне подарок на девяностодевятилетие. Да, конечно, уже не молодость. Но чувствую я себя хорошо и ещё хочу понянчиться с внуками-внучками. Надеюсь, их будет много. Когда Пётр ушёл, я решила, что пускай, пускай он единственный мужчина в моей жизни, но пусть так и будет. Тогда у него будет шанс когда-нибудь вернуться. А сейчас я смотрю на эту парочку и не налюбуюсь. И имена-то у них похожие. Анджей сказал как-то: «Хочу быть дизайнером». А я всё для него сделаю. Пусть будет. А он, наверное, так же решил насчёт моего желания. Хочешь мама – будут тебе внуки. Всё-таки с этой Элизабет вряд ли бы у него получилось. Сколько ей, а сколько ему! Анжелка, конечно, старше, но зато красавица какая. Смеётся ему всё время, мне улыбается постоянно. Дорога добавляет лет. Это точно. А нам, полякам, суждено, наверное, странствовать. Скоро снова поеду в Москву. И Анжелку возьму с собой. Вдвоём веселее. Познакомится с Катериной. Катерина такая весёлая. Вышла замуж за китайца, хозяина ресторана. По будням на столе всегда красная икра, а по выходным – чёрная. Как она говорит: «Жизнь удалась». Трое детей, два мальчика и девочка. А муж-то, такая душка! Толстый такой. Я его спросила как-то, как он относится к сумо. А он говорит: «Ем восемь раз в день и два раза ночью». У него очень много работы и он всё время в Москве. Конечно, в Москве дышать нечем, но Катерина поддерживает его, как может, никуда не уезжает.

– Это жена моего сына, Анжелка.

– Постой-ка, а твой сын же ещё в школу ходит?

– Да, в последний класс.

– А огород на него опять оставила?

А мы в этом году решили огородом не заниматься. Так, я цветы посажу, когда приеду.

– Ну, Анжелка, Ольга, проходите. В первой комнате что ли гостей принимать?

Чтобы проехать через всю Москву, нужен целый день. Но мы таких задач себе не ставим. Налегаем на кофе. Благо BROL на каждом углу. Мы с Катериной всё говорим, говорим, а Анжелка улыбается, как ангел.

– Ольга, назови меня по-польски.

– Катарина.

И смех. Смех ещё – вот, что добавляет лет. А как смеётся Анжелка! Золотой смех, как говорит Анджей.

Белый пудель

Посвящается моей маме

Так могла бы называться мафиозная организация, а не рассказ. Ноги само собой предназначены для ходьбы. А Вася стоял. Он стоял в самом начале бульвара Гейзеров. Стоял и смотрел. То себе под ноги, то просто вперёд. Впереди, там вдалеке, заканчивался бульвар. Прохожие, прохожие, прохожие. Каштаны и дубы. В кармане время от времени неприятно дрожал телефон. Вася не мог его выключить. Он ждал, когда позвонит Мила, её звонок отличался от других мелодией. А Мила принимала ванну с хвоей. Но Вася об этом не знал среди дубов и каштанов. Мила жила в самом конце бульвара Гейзеров. Там, где уже дубы без каштанов. А ещё у неё был пёс, белый пудель.

Взгляд

Всё нормально и так приятно, что кажется даже, что всё хорошо. Всё в порядке. Все живы, все здоровы. Сахар. Сахар в доме есть, значит можно пить сладкий чай. Или кофе, кому как больше нравится. Можно спать до упаду, а упавши (желательно на что-нибудь мягкое) снова спать. Вкусите момент. Да нет, не надо нюхать. Понюхайте мой кофе с корицей и молоком. Лучше? Тянет к прозе, тянет к этой стороне тетради. Не можешь ничего написать – не пиши. А я вот напишу. Одно слово хотя бы. Маша.

Маша налила лимонаду в стакан со льдом. Вечер переходил в ночь и ей хотелось пить. Лимонад был кажется грушевый, но, впрочем, быть может и малиновый. А это не всё равно. Я люблю малиновый. Хотя мне конечно с ней сейчас не пить. Как пить дать!

А выпью я фруктового чаю. Спать бы сейчас. Если у Маши сейчас ночь, у меня глубокая уже ночь, уже четвёртый час.

Всё нормально и так приятно, что кажется даже, что всё хорошо. Муж давно вернулся с работы и спит. И дочка спит тоже. Только она одна и не спит. Читает в пятый или в шестой раз это письмо. Которое и не письмо-то вовсе, а так, набросок какой-то, какой-то скетч. Но такая грусть. Запряталась в нём, в этом письме какая-то тоска. И тоска эта, моя тоска, она – по ней. По единому взгляду её, по единому слову. Не то что чаем, водкой не залить. Но очень приятно, очень хорошо, что всё так, что тоска эта есть. Вот если бы осталось у меня одно только слово. Маша.

Маша написала последнее слово: «Обнимаю». А ещё в её письме много разных слов, за каждым из которых живое чувство. Разделила она грусть-тоску эту пополам и теперь осталось только письмо отправить. Обнимаю.

Всё нормально и так приятно, что кажется даже, что всё хорошо. Если только так и есть, если это правильно, правда то есть, тогда не просто хорошо, а прямо-таки здорово. Сварю-ка я ещё кофе.