Книжка для раков. Книжка для муравьев - [51]

Но госпожа фон Гентхольм находила у ребенка множество недостатков. Во-первых, ей совершенно не нравился живой цвет лица у девочки, и она часто говорила, что та выглядит как крестьянская девочка. Но прежде всего ей не нравилась талия ребенка, которая, по ее мнению, была слишком грубой.

Поэтому, как только муж ее уехал в полк, она постаралась там и сям подправить все то, что, по ее мнению, милый Боженька где-то недоглядел. В первую очередь она приобрела хороший корсет, в который каждый день на ее материнских глазах втискивали девочку.

Каждый раз, когда к ней подходили с корсетом, фрейлин Луиза плакала, каждый раз она жаловалась на боль, когда он был на ней надет, каждый раз она умоляла мать побыстрее снять его; но разве можно требовать, чтобы такая разумная мать шла на поводу у своенравного и неразумного ребенка?

Госпожа фон Гентхольм и не шла на поводу, а сумела так сломить своенравие девочки, что постепенно та стала терпеливо сносить все мучения, которые причинял ей корсет.

Каждое утро она безмолвно сносила, когда ей его надевали, терпела, когда внутренности, находящиеся в нижней части живота, были вынуждены покидать свое место, чтобы найти пристанище в грудной полости, когда вдавливались ребра, а плечи задирались вверх. Недостаток свободного дыхания и аппетита она тоже терпела, в конце концов смирилась даже с тем, когда мать огласила ужасный, как она считала, приказ обязательно спать в корсете. «Это же твоя мать, – подумала она, – ты должна ее слушаться!»

Через несколько лет госпожа фон Гентхольм имела удовольствие видеть, что все, что милый Боженька сделал с фрейлин Луизой, она полностью переделала. Свежий цвет лица у фрейлин Луизы исчез и превратился в бледность, одно плечо и бедро стали выше других, а на ровной в целом спине создалось возвышение. Эти мелочи госпожа фон Гентхольм пыталась исправить кармашками, подкладками, гримом и тому подобным и очень обрадовалась, когда удалось убрать крестьянский румянец и грубую талию.

И вот господин фон Гентхольм вернулся из своего похода. Его сердце горело страстным желанием обнять свою замечательную Луизу. Поэтому, едва увидев свой замок, он поскакал к нему, отпустив повода. Наконец он подъехал к воротам, откуда навстречу ему вышла бледная, искалеченная девочка.

– Барышня, – спросил он резко, – фрейлин Луиза дома?

– Это я и есть, – сказала фрейлин.

– Ты Луиза? Ты моя дочь?

– Вы мой папа?

Фрейлин подала свою руку, когда господин фон Гентхольм слез с лошади, позволила себя обнять, и оба они заплакали: фрейлин слезами радости, господин фон Гентхольм слезами горя.

– Где твоя мать? – наконец негодующе спросил господин фон Гентхольм.

– Она здесь неподалеку, – ответила фрейлин и привела его в комнату матери.

Та, как только его увидела, поспешила к нему с распахнутыми объятиями и воскликнула: «Ах! Мой супруг»!

Но тот холодно отстранился и произнес: «К черту! Что же ты сделала с моей Луизой? Ведь ребенок, когда я его покидал, был красив, как ангел, а теперь калека!»

Госпожа фон Гентхольм принесла кучу извинений, которых ее супруг не выслушал вовсе, а очень натянуто подставил ей щеки для поцелуя и попросил что-нибудь съесть.

Вечером он говорил мало, по причине усталости вскоре лег отдыхать, на следующее утро, прежде чем милостивая сударыня проснулась, велел оседлать свою лошадь, не прощаясь, поскакал снова в полк, пообещав вернуться.

Со временем о фрейлин Луизе и ее дряхлости стали говорить все подряд. Как правило, фрейлин ожесточалась и отвечала: «За это я должна благодарить вас, добрая мама, и ваш корсет».

КНИЖКА ДЛЯ МУРАВЬЕВ или Наставление по разумному воспитанию воспитателей

Герману!

Так зову я тебя, дорогой молодой человек, того, кто в своей груди ощущает стремление отличиться на свете своей деятельностью на благо людей.

Дай мне руку! Если ты не чувствуешь в себе преимущественных талантов и несомненной склонности к другому делу, то посвяти себя воспитанию!

Оно предоставит тебе возможность сделать действительно многое для блага людей. Тот, кто осушает болота, прокладывает дороги, дает возможность многим и многим тысячам удовлетворять свои потребности, кто разводит сады, основывает больницы, тоже творит на благо людей, но не так непосредственно и радикально, как воспитатель. Тот улучшает условия жизни людей, этот облагораживает самого человека. Но если сперва человека облагородить, то его жизнь станет лучше сама по себе, а воспитанник, которого тебе удалось облагородить, имеет задатки на том месте, куда его поставит провидение, сделать приятней и уютней жизнь тысяч своих собратьев.

Нигде среди людей ты не найдешь такой восприимчивости ко всему доброму, как у детей. Их сердце – самая настоящая целина, где каждое зернышко быстро пускает корень и прорастает; это воск, который послушно укладывается в любую форму, в которую ты его вдавливаешь. Сердце взрослых подобно земле, уже покрытой растениями, которые пустили в ней глубокие корни и которые можно искоренить, чтобы семя, брошенное тобою в землю, смогло уродиться, только с большими, зачастую тщетными усилиями; мрамору, который нужно обрабатывать с большой осторожностью и в котором после долгой кропотливой работы часто наталкиваешься на жилу, делающую всю дальнейшую работу бесполезной. Если ты и впрямь основательно изучаешь искусство воспитания и добросовестно занимаешься им, то, несомненно, ты обретешь высшее счастье – когда-нибудь увидеть воспитанных тобою людей, которые с желанием и энергией трудятся на благо других.