Книга встреч - [51]
16. ЗАСТАВА НА КОЗЬЕЙ ГОРЕ
— Козья Гора? Это деревня такая, — поясняет настоятель Покровского храма в Сланцевском районе о. Олег Нецветаев. — Бывшая деревня, её нету уже. Деревни нет, а храм остался.
— Да ещё какой храм! — удивляюсь я. — И как сохранился здорово! Словно вчера построен.
Отец Олег только головой качает в ответ. С виду-то всё хорошо, лучше и не надо. Мне-то что: приехал, посмотрел, восхитился, уехал. А он здесь живёт, он здесь служит. Ему каждая трещинка в кирпичной кладке известна. Каждая трещинка ему — словно в собственной коже заноза: попробуй не заметь, запусти — сразу расползётся в обширную рану. За всем надо следить. Вместе обходим мы храм; я смотрю на белизну высоких стен, на искусную, щегольскую, можно сказать, архитектуру, на стройную колокольню, на взлетающий ввысь купол, батюшка смотрит на отвалившуюся местами штукатурку, на расшатанные кое-где кирпичи, на старые, проржавевшие жестяные карнизы. Я бы и не заметил этих ранок. Я такие храмы видал — в чём только душа держится; но батюшка вздыхает: «Работы-то, работы-то сколько!.. Когда всё успеть?»
— Вот, росписи на стенах, видите? Это местные умельцы малевали… Уже пообсыпалось местами… Самодеятельность народная… Не дело это! Храм Божий, жилище Духа Святого — тут не для любителей занятия. Всё должны мастера исполнять. Бог даст, скоро заменим это безобразие мозаикой.
— Не люблю дилетантов! — снова заявляет о. Олег уже внутри храма, и палкой своей слегка пристукивает по полу. — Разве можно кому попало поручать писать иконы? Что мне тут говорят: всякая, мол, икона законна, лишь бы освящена была… Нет! Икона — окошко в небеса, человек должен только взглянуть на неё и сразу в молитву уйти. А если намазано не пойми что… Карикатура какая-то… Откуда тут молитве взяться? С прошлых времён у нас накопилось такой продукции — я теперь очищаю понемногу. Вот, зато взгляните-ка, какие у нас иконы есть! Настоящие, — красота!
Батюшка водит меня от образа к образу, с любовью всматривается в искусную живопись, в финифтяные оклады, а я не могу оторвать взгляда от огромной — наверное, в три человеческих роста — Старорусской иконы Божией Матери. Именно иконы — не настенной росписи. Потемневшая позолота, скорбный лик, строгий, испытующий взгляд…
— Немцы её хотели с собой увезти, — поясняет батюшка. — Эти края ведь под немцами были… Они как начали отступать, так всё ценное с собой решили прихватить. И икону эту тоже. Что там случилось, толком не известно. Кто говорит: с места её сдвинуть не смогли; кто говорит: уложили в машину, а мотор не заводится… Не знаю, кто прав. Важно одно: хотели украсть, да не смогли, Богородица не пожелала отсюда уходить.
— Немцы сами и открыли храм?
— Местные жители открыли. Как коммунисты ушли, так крестьяне сразу замки с ворот сняли — и возобновилась молитва. А немцы уже приняли это как свершившийся факт. Тут и батюшка нашёлся, известный батюшка, отец Алексий Кибардин, духовное чадо св. прп. Серафима Вырицкого. Он случайно на оккупированной зоне оказался: из Ленинграда приехал по делам, а уехать не успел. Ну, видит — церковь есть, надо, стало быть, службу вести. И служил здесь сколько-то лет. Потом вернулся в Вырицу, а там его арестовали за то, что храм этот не бросил на произвол судьбы.
Отца Алексия Кибардина арестовали, а дело, начатое им, не прекращалось, не прерывалось богослужение в Покровском храме на Козьей Горе. Идёт оно и сейчас, хотя население в окрестных деревнях сильно поредело и что-то не горит желанием Богу молиться.
— Как тут быть, батюшка? Как привлечь народ в храм? Может, с ними беседы какие проводить?
— Беседы… Приходят тут ко мне, пытаются поговорить по душам… Знаете, к чему все эти беседы сводятся? «Дай, батюшка, денег на водку!» Вот и весь духовный разговор. Или смотрят, нельзя ли стянуть чего. Нет, я так поставил — если вижу, что идёт ко мне, воровато озираясь, и начинает пьяные слезливые речи разводить о своей несчастной жизни, я отвечаю просто: «Палку видишь? Тресну по спине — мало не покажется». И всё: теперь уже мало есть желающих побеседовать. Стараются обходить церковь стороной.
— Зачем же так сурово? Может быть, с кем-то и следовало бы поговорить?
— А надо, чтобы люди видели в храме именно Дом Божий, место, где проходит богослужение. Нужно в первую очередь к этому их приучить. В храм приходят, чтобы молитвенно обращаться к Богу, а не для того, чтобы поговорить по душам с батюшкой. Вот когда народ это поймёт, тогда и можно будет говорить о каком-то возрождении веры. А до тех пор моя задача: не прерывать богослужение, не подменить его пустопорожней болтовнёй и уберечь от разграбления Божий храм. Я тут на страже стою. Я воин Христов. Я принадлежу к земной, то есть воинствующей Церкви, и моя задача — быть во всеоружии.
— Да ходит ли кто-нибудь сюда на богослужение?
— Бывает, что и никто не приходит. На Великий пост зачастую одни мы в церкви с матушкой Варварой. (Матушка Варвара — это монахиня, келейница отца настоятеля, делящая с ним все труды по храму). На праздники, конечно, народу много бывает; на Пасху храм полон… Но, опять-таки: все приходят, чтобы поучаствовать в крестном ходе, а до конца службы остаётся ли хоть один? Я тут на минувшую Пасху автобус заказывал, чтобы ночью развезти по домам прихожан, — так не понадобился и автобус, сами разбежались… Я так думаю: чтобы началось настоящее возрождение веры в русской деревне, нужно ещё несколько десятилетий ждать.
