Книга узоров - [8]

Казаки отрицательно помотали головами.

В полдень в яме виднелась лишь его макушка. Он опять глянул на казаков, которые лежа дремали на солнце, и они опять помотали головами. Он копал дальше, и теперь его совсем уже не было видно. Обливаясь слезами, он все копал и копал, хотя вконец обессилел и тело у него онемело от боли. Он все копал и копал, когда совсем уже стемнело и казаки давно ускакали.

На следующее утро крестьяне нашли обвалившуюся в яму кучу земли, а в земле обнаружили засыпанного мальчонку, сжавшегося в комочек, – он был мертв.

19

Жан Поль – так его звали теперь в Лионе – был неразговорчивым, замкнутым человеком, который так никогда и не смог смириться с участью, постигшей Фиорентину. О прошлом у них в доме говорить не разрешалось, и, если кто-то по оплошности все-таки заговаривал о минувших днях, Жан Поль тут же выходил из комнаты. С раннего утра он сидел в конторе, в шелковом берете, шитом золотом, и занимался только одним – разработкой новых тканей и узоров. Все сведения он заносил в Книгу Узоров, которую когда-то торжественно, в присутствии всех членов семейства, вручила ему во Флоренции Фиорентина. С помощью Франческо и Леонарды, которые уже давно освоились в Лионе, ему удалось преодолеть сопротивление тамошних ткачей, недовольных неожиданным нашествием итальянцев. Старая мануфактура Фонтана оказалась отличной отправной точкой; на ее основе можно было с легкостью возродить дело заново, в полном объеме – никто и глазом моргнуть не успел, как члены семейства Фонтана стали полноправными гражданами Лиона, лионскими ткачами, снискавшими всеобщее уважение. Свою роль сыграла и манера поведения Жана Поля, которому не требовалось приспосабливаться к повадкам лионцев, они присущи были ему и без того, они соответствовали всей его серьезной, основательной натуре.

Когда на берегу Соны, на бывшей Суконной площади, которая носила теперь знаменательное название площадь Менял, между каменными столбами натягивали цепи, чтобы освободить место для торговцев, и когда шесть синдиков – совет экспертов, состоящий из двух французов, двух итальянцев и двух немцев, начинал устанавливать обменные курсы, и когда наконец-то под невообразимый гомон собравшихся начинались торги, – вот тогда сразу становилось ясно, что Жан Поль входит в число самых уважаемых торговцев, что все спрашивают у него совета, что его мнение дорогого стоит. Если речь шла о качестве товара, то он был абсолютно неподкупен. Качество ткани он определял на ощупь, он слушал только «крик» шелка, по-французски «кракан», – так называли ткачи этот скрежещущий звук. Этого «крика» ему было достаточно, чтобы вынести справедливый приговор. Когда заключались биржевые сделки, он молча стоял, всегда на одном и том же месте, которое занял когда-то однажды, и теперь это место по традиции принадлежало только ему. Он стоял поодаль от толпы торговцев, и каждый, кто хотел заключить с ним сделку, знал, где его можно найти. Если у заказчика были серьезные намерения, сделка совершалась без проволочек. На производство низкокачественного товара для вывоза в другие страны он никогда не шел. До компромиссов не опускался. В таких случаях он отстраненно молчал, а потом прерывал разговор, невидящим взором глядя поверх голов других торговцев.

Он принадлежал к числу ткачей, которые неустанно призывали торговое сообщество не только совершать сделки на бирже, но и сажать тутовые деревья, чтобы не зависеть от поставщиков шелка. И вот вскоре из Италии привезли шестьдесят тысяч тутовых деревьев и посадили их по берегам Соны и Роны. Теперь именно Лион стал настоящей столицей шелка.

Жан Поль остался холостяком, вся его любовь отдана была шелку. Он создавал все более и более тяжелые золотые и серебряные ткани, которые умели ткать только выходцы из Италии. Красно-черный, сине-зеленый шелковый бархат филигранной выработки со строгим симметричным орнаментом из островерхих овалов и цветочных букетов. Заказы на ткани, предназначавшиеся для королевских дворцов Франции, множились, и Франсуа, внук Леонарды, самый одаренный ткач во всем семействе, обосновался теперь в Париже. Ведь король гугенотов Генрих Четвертый не только взял в жены одну из Медичи, но даже посадил в Тюильри тутовые деревья и осыпал привилегиями ткачей, селившихся вокруг дворца, – все это для того, чтобы получать драгоценные ткани, с расточительной щедростью украшенные золотом и серебром, в которые наряжался сам король и его супруга-флорентийка, ткани, которыми обтягивали стены, из которых делали теперь занавеси на окнах, превращая покои дворца в роскошные шелковые кабинеты.

Но все семейство придерживалось единодушного мнения, что с королем надлежит держаться на некотором расстоянии и что производство в Лионе надо продолжать. И все, как один, считали, что вести его дальше должны внуки Франческо. Старший из них, которого прозвали Жан Поль Второй, поскольку он уже довольно прочно держал бразды правления фирмой в своих руках, был женат на дочери пастора реформированной церковной общины Лиона – общины «гугенотов», как их по непонятным причинам прозвали. «Гугенотство» среди ткачей-шелкопрядильщиков распространялось довольно быстро. И поскольку они издавна привыкли находить общий язык с торговцами самых разных национальностей и религий, то не возникало никаких проблем, когда соединялись католические и реформированные семьи. У них это называлось заключить брак «через дорогу», и такие семьи жили в мире и веротерпимости.