Книга сияния - [29]

В году одна тысяча шестьсот первом Вацлав, как всегда, с нетерпением ждал Масленицы. Однако император решил, что поездка в Венецию поможет ему отвлечься от томительного ожидания, а ждал он прибытия знаменитых британских алхимиков. Слишком издерганный, чтобы сидеть спокойно, слишком неугомонный, чтобы сосредоточиться на государственных делах, слишком жаждущий вечности, нетерпеливый монарх ночи напролет не мог заставить себя заснуть, и ему приходилось приносить один стакан воды за другим. Только Венеция — плавучий город, где каждый дом был пристанью, — мог умерить его беспокойство.

Во время подготовки к отъезду император с Вацлавом находились в главном внутреннем дворе замка. Последние сундуки грузились на телеги, а пронизывающий ветер позвякивал обледеневшими ветками деревьев, точно стеклянными люстрами. Ранним утром, еще в сумерки, Вацлав покинул свой дом близ монастыря на Слованех и скотного рынка, подбросив еще несколько поленьев в очаг и плотно укутав концом одеяла ноги все еще погруженных в сон жены и сына. По пути к замку он заметил несколько ворон. Согласно чешскому поверью, журавли приносили мальчиков, а вороны девочек. Жена снова была беременна, и, несмотря на традиции своих соотечественников, Вацлав рад был увидеть ворон.

— Я ничего не потеряю, если пропущу Масленицу в Праге, Вацлав, ни вот столечко, — заметил император, пока они медлили во внутреннем дворе, а пажи выносили все новые и новые тюки для погрузки. — Что тут будет? Какофония звенящих сковородок, свист, помпезный парад крестьянских оборванцев. Гильдия мясников, которые маршируют впереди всех, за ними — горшечники с Адамом и Евой на знамени, а в хвосте ткачи. И в довершение всего толпа нищих уродов и старых шлюх — с обвисающими щеками, нарумяненными клубничным соком, сморщенными губами, накрашенными кровью со свиным жиром, которые набивают себе желудки целыми пригоршнями кишок, жаркого и огузков, ножек и почек. Мужчины и женщины, подобно зверям прелюбодействующие прямо в канавах — и это даже несмотря на зимнюю погоду — под каждым деревом и кустом, каждым кустом и деревом, — когда все приличия брошены на ветер, юбки задраны на головы, ноги еще выше, все вверх тормашками…

Вацлав отметил, что император в последнее время становится все более разговорчивым, а его речи — все более бессмысленными.

— В Венеции итальянцы наряжаются на карнавал персонажами из «Комедии дель арт». У них есть вкус, воображение, хорошие манеры.

Вацлав понятия не имел, что такое «комедия дель арт». И, честно говоря, его это не слишком интересовало. Он хотел остаться в Праге, его жена в нем нуждалась. Но когда наконец подошло время отъезда, лучше всего все-таки было убраться с холода и забраться в императорскую карету. Вацлаву была дарована привилегия ездить вместе с императором, а сама карета была сделана из лучшего африканского красного дерева и украшена серебряными завитками в виде виноградной лозы и свисающих с нее виноградных гроздьев. На самом верху сияла усеянная драгоценностями корона — желанная добыча для любых окрестных разбойников и бандитов, хотя предполагалось, что четверо пехотинцев, двое на козлах и двое на запятках, и фаланга словенских стражников на вороных жеребцах, кого угодно удержат от неподобающих действий.

— Известно ли тебе, Вацлав, что в странах, расположенных у Северного моря, покров льда так толст, что животные целиком вмерзают в него, подобно насекомым в янтаре?

Вацлав ни секунды в этом не сомневался. На год одна тысяча шестьсот первый Нострадамус предсказал настоящие погодные катастрофы, и календари уже были выпущены.

Рудольф носил сапоги тяжелой кожи с толстыми деревянными подошвами, его камзол и короткие штаны были пошиты из бархата с подбойкой, а чулки связаны из лучшей мериносовой шерсти. Плащ и шапочка ему под стать — из меха рыжей лисы, перчатки свиной кожи с оторочкой мягким кроличьим мехом. А вот ливрея Вацлава, ярко-красная, с вышитым золотой нитью двуглавым орлом Габсбургов — языки высунуты, когти выпущены, — была из тончайшего шелка и мало подходила для зимней стужи. И ботинки у него были суконные. Вацлав вообще не помнил, когда ему последний раз было тепло.

Наконец Рудольф забрался в свою карету, обитую марокканской кожей и устланную леопардовыми шкурами. Вацлав торопливо последовал за ним и тут же набросил на колени императору толстое меховое одеяло. Затем в карету пролез еще один слуга и принялся раздувать угли в двух глиняных жаровнях на бархатном полу. Ночной горшок из императорских покоев был поставлен под сиденье, сбоку пристроили небольшой столик, на него водрузили корзину с фруктами, кувшины с вином, дорожные шахматы императора. Все было продумано.

— Мы готовы, ваше величество? — спросил Вацлав.

Как раз в этот момент Анна Мария, преданная любовница императора, подбежала снаружи.

— Руди, поцелуй меня на прощание.

Дама втиснулась в карету, и ее жесткая юбка в форме лошадиной головы заполнила все пространство. Груди Анны Марии поднялись почти к ее шее, вываливаясь из корсажа точно заливное из формочки. Вацлава придавило ее чревом, которое показалось ему крепким, как шар для игры в кегли.